— В бильярдной? — удивляется Макс: это плохо вяжется с его представлениями о шахматистах.

— Он так отдыхает и отвлекается, — объясняет Карапетян. — Иногда бегает или плавает. Иногда увлеченно отрабатывает карамболи.

— Вот бы не подумал.

— Мы бы тоже. — Армянин со сдержанным юмором пожал могучими плечами. Макс заметил, что он старается лишний раз не смотреть на соседку. — Однако Хорхе у нас такой.

— И он играет один?

— Почти всегда.

Бильярдная располагается на первом этаже, чуть подальше читальни: зеркало, удваивающее свет, который льется из открытого на террасу высокого окна; стойка для киев и стол для французского бильярда под горизонтально висящей лампой в продолговатом латунном абажуре. Келлер бьет шар за шаром; не слышно ничего, кроме слабого щелчка, с которым мягкая суконка на конце кия соприкасается со слоновой костью, и стука шаров, ударяющихся друг о друга с точностью едва ли не однообразной. Остановившись в дверях, Макс наблюдает за шахматистом: тот сосредоточенно и почти механически работает кием, так что кажется, будто каждая тройка столкнувшихся меж собой шаров тянет за собой следующую, и они катятся по зеленому сукну бесконечной вереницей.

Макс жадно рассматривает молодого человека, задерживаясь взглядом на самых мелких подробностях, ища то, что ускользало от его внимания раньше. Сначала, невольно оберегая себя, он пытается восстановить в памяти уже смутные и расплывающиеся в дали времен черты Эрнесто Келлера, чилийского дипломата, с которым познакомился осенью 1937-го, на ужине у Сюзи Ферриоль — помнится, тот был белокурый, безупречно корректный и приятный в общении — и сравнивает их с наружностью того, кто официально считается его сыном. Потом старается совместить это воспоминание с образом Мечи Инсунсы, какой была она двадцать девять лет назад, понять, что́ унаследовал от нее этот парень, который неподвижно стоит перед бильярдом, изучая положение шаров и кусочком мела натирая оконечность кия. Он высок ростом, строен, держится очень прямо. В точности как его мать. Но и как Макс когда-то. Есть что-то общее в фигуре и повадках. И уж точно, вдруг сознает он с внезапным холодком под ложечкой, густые черные волосы, падающие на лоб Хорхе, когда тот наклоняется над бортиком стола, достались ему не от Мечи — еще со времен плавания на «Кап Полонии» Макс запомнил светло-каштановый, почти русый, цвет ее волос — и не от человека, чью фамилию он носит. Если бы шахматист зачесал волосы назад и пригладил бриллиантином, как Макс в ту пору, когда они у него были такие же черные и блестящие, сходство еще больше усилилось бы. Да, у него они были точно такие же, когда он проводил обеими руками от висков назад, прежде чем медленно, шагая в такт музыке, подойти к даме и с мягким щелканьем каблуков, с улыбкой на губах пригласить ее на танец.