– Ну все, время пошло. – И хотя мы появились на пятнадцать минут раньше, Уайетт начинает отрывисто отдавать приказы, уточняя индивидуальные задания, обозначенные вчера ночью. Мое имя звучит последним. Обращаясь ко мне, он говорит: – Дон, ты со мной.

Кивнув Мостафе, я догоняю Уайетта, который, не оборачиваясь, молча идет вперед.

Очень деловой, словно вчерашней ночи не было и в помине.

Но сейчас не время и не место для разговоров, и, как ни крути, именно я отшила Уайетта прошлой ночью. И если Уайетт обращается со мной исключительно как с ассистенткой, как с аспиранткой, которой повезло оказаться на периферии всемирного открытия, мне некого винить, кроме самой себя.

Уайетт останавливается возле защитного ограждения вокруг входа в погребальную шахту. Несколько местных рабочих оживленно обсуждают по-арабски, как лучше закрепить концы длинной веревочной лестницы. Перекладины извиваются в черной дыре, как язык гадюки. Низкий потолок часовни гробницы не позволяет спустить в шахту железную лестницу, а потому принято решение использовать веревочную. Уайетт с легкостью перемахивает через деревянное ограждение. Затем, проверив веревку на прочность, цепляется ботинками за перекладины и начинает спуск. А когда его лицо оказывается на уровне пола часовни, смотрит на меня:

– Какие-то проблемы?

Я качаю головой и перелезаю через защитное ограждение.

Затем жду, когда веревочная лестница ослабнет: это будет означать, что Уайетт спустился в шахту.

До меня долетает его голос:

– Камера выглядит нетронутой.

Я ставлю ногу на первую перекладину, чувствуя, как лестница качается под моей тяжестью. Бросаю взгляд на двоих рабочих, устанавливающих колышки. Шахта, ведущая в погребальную камеру, глубиной восемнадцать футов и очень узкая. Я делаю глубокий вдох и начинаю спускаться под землю, молясь в душе, чтобы мне не дали упасть.

Затем я словно скольжу по пересохшему горлу вселенной в ее чрево. И чем ниже опускаюсь, тем темнее становится. Мигающий на дне шахты головной фонарь Уайетта – булавочная головка, служащая ориентиром. Но когда свет наверху меркнет, стены начинают душить, и меня заглатывает чернота.

Примерно на полпути лестница уходит из-под ног, я хватаюсь за веревку, задевая плечом стену шахты. Уайетт что-то кричит по-арабски, веревка снова натягивается.

А сверху доносятся поспешные слова извинения.

Похоже, из плеча идет кровь. Но здесь даже нет места, чтобы согнуть руку и проверить.

– Дон?

– Да! – (Сердце отчаянно колотится, вспотевшие ладони становятся скользкими.) – Сейчас буду.

Но я не могу пошевельнуться.