Судья Вертер кивнул.

– Сэр, у меня имелся опыт пребывания в некой стране, где меня пытались убить. Каждый день. Это гораздо упрощает жизнь. Что касается сердца, у нас есть только два варианта. Ненавидеть или любить. Только так. Это все, что у нас есть. Середины не существует.

Похоже, мои слова его удивили. Он задумался. Постучал кончиком карандаша по столу.

– У меня вопрос.

– О чем?

– Он касается одной части вашей истории, о которой вы умолчали.

– Сэр?

– Той, которую можете рассказать только вы.

– Вы имеете в виду мой разговор с матерью?

Судья Вертер кивнул.

– Сэр, я могу вам рассказать, но единственный свидетель – мертв. Как вы узнаете, говорю я правду или нет?

– Пожалуй, вы правы.

Я почесал голову.

– И вас это устраивает?

– Это уже не судебный процесс. – Он указал на телекамеры. – В течение нескольких недель вы пребывали в коме, поэтому позвольте мне сообщить вам то, что вы пропустили. Джозеф Брукс, вы очаровали всю страну. Мне сказали, что в данный момент за ходом слушаний следят несколько миллионов человек.

В эти минуты здание этого суда окружают более тысячи затянутых в черную кожу мужчин на своих огромных ревущих мотоциклах. Школы по всей стране отменили занятия и транслируют ход процесса на гигантских экранах в учебных аудиториях. На глазах у всей страны творится история.

Он посмотрел на Сюзи.

– Я наслышан, что рейтинг передачи Сюзи Тру растет темпами, неслыханными в эпоху современного радио. Я получил телефонные звонки от губернатора, второго сенатора штата Флорида, спикера Конгресса и главы администрации президента Соединенных Штатов. Все как один требовали, чтобы правосудие свершилось. Так что давайте, рассказывайте, хотя бы в собственную защиту, и поскольку вон та барышня с пальчиками быстрыми, как крылышки колибри, записывает все, что вы говорите, я хотел бы услышать это от вас. У меня такое ощущение, что вы все помните.

– Бобби работал в ресторане «Голубой торнадо». Это такой ресторан в нашем городке. Я лежал под моим «Корветом» и ковырялся гаечным ключом в его днище. К нашему почтовому ящику подошел почтальон, опустил в него газеты и конверты и пошел дальше.

Мама сидела на крыльце. Ветер трепал подол ее платья. Одного из тех двух, что у нее были. Она встала и прошла расстояние в сорок два фута до почтового ящика. Она приподняла крышку. Я предполагаю, что повестка лежала сверху, потому что она громко ахнула и закрыла рот рукой. Прижимая почту к груди, она вернулась к дому, спотыкаясь почти на каждом шагу.