Она вошла в дом и закрыла за собой дверь. Я вылез из-под машины и поднялся на крыльцо. Я видел сквозь стекло, как мама открыла письмо и вскрикнула, как будто ей выстрелили в грудь, затем рухнула на колени на пол в прихожей. Пару минут она как будто не дышала. Просто стояла на коленях. Я толкнул дверь, и когда она подняла на меня глаза, мне показалось, будто в ней что-то сломалось.

– Давай прокатимся, – сказала она. С этими словами она встала и, пока шла до гаража, все время опиралась на меня. Мы поехали на север, и она сидела, расправив повестку на коленях. Мы припарковались рядом с дюнами. Прямо у меня на глазах мать как будто вся пошла трещинами.

Я умолк, мысленно всматриваясь в прошлое. Застрял в воспоминаниях.

– И? – деликатно подстегнул меня судья Вертер.

– Она разорвала этот листок бумаги на четыре части и велела мне отвезти Бобби в Калифорнию. Или в Канаду. Вернуться, когда все закончится.

– Когда вы и ваша мать составили этот план, вы оба поинтересовались, что думает по этому поводу ваш брат?

– Нет, сэр.

– Почему нет?

– Потому что он бы ушел служить.

– Вы действительно так считаете?

– Вне всяких сомнений.

Судья на минуту умолк, переваривая мои слова.

– Продолжайте.

– Я видел, что случилось с мамой, когда отец бросил нас. Он оставил в ее сердце зияющую рану, да и в наших тоже. Я знал: если мы оба уедем, то все, что осталось в ней, вытечет в эту дыру, и она умрет одна в этом доме. Особенно если один из нас не вернется домой. Для матери эта повестка была некрологом.

Сидевший за моей спиной Бобби шумно высморкался.

– В отличие от Бобби, я умел постоять за себя, – продолжил я. – И потому был уверен, что у меня больше шансов остаться в живых. Мне оставалась сущая малость: взять призывную повестку вместе с его водительскими правами и поднять правую руку.

Судья постучал карандашом по столу и откинулся назад.

– Интересно.

– Сэр?

– Где вы были, когда в январе 1973 года президент Никсон отменил призыв?