Я не знала, как ответить на этот вопрос.
– Я не ранена, – едва слышно произнесла я.
Но я не была в порядке.
CAPÍTULO TREINTA Y SIETE Глава 37
CAPÍTULO TREINTA Y SIETE
Глава 37
Я стояла на балконе родительского номера, и лунный свет заливал город тысячи минаретов серебристым сиянием. Я плакала до тех пор, пока не заснула. Мне приснился кошмар, и я проснулась в слезах. До рассвета оставалось еще несколько часов.
Горе не давало уснуть.
Ночь выдалась холодной. В Египет пришла зима, и холодок пробежал у меня по спине. Я задрожала. Отвернулась и трясущимися руками закрыла за собой дверь. У меня не осталось сил не то что добраться до спальни, а просто сделать еще хоть шаг, и я опустилась на диван. Магическая шкатулка стояла на деревянном кофейном столике. Я рассеянно взяла ее в руки.
На меня нахлынуло воспоминание. Самое ужасное из всех, что я видела.
Римские солдаты перевернули покои Клеопатры вверх дном. Ингредиенты для ее заклинаний были уничтожены и сожжены. Бутылки с бальзамами опустошены и выброшены в окно. У Клеопатры не осталось сил, когда она предстала перед императором, ее служанки плакали от ужаса.
Эмоции Клеопатры накрыли меня. Ярость. Отчаяние. Печаль от того, что она потеряла все.
Желание спокойно жить со своим возлюбленным.
Я моргнула, и все исчезло, воспоминание рассеялось, как туман. Тишина в комнате отдавалась в моих ушах. Энергия бурлила у меня под кожей.
Я хотела разыскать свою мать.
Где бы она ни была, я найду ее. Она заплатит за все, что украла у меня.
Мой дядя спал как убитый. Я пыталась уложить его поудобнее, подтянув одеяло к его подбородку, но он беспокойно откидывал его в лихорадочном сне. Я сидела на стуле возле его кровати в «Шепердсе». В номере царил беспорядок: комната была завалена книгами и свернутыми картами, несколько чемоданов и одежда свалены в кучи на полу.
В моих мыслях была одна лишь кровь.
Сколько бы я ни просидела в ванне тем утром, я не могла избавиться от песка, забившегося под ногти, в уши и волосы. Не могла отмыться. Не могла избавиться от образа Эльвиры, который всплывал в моей памяти. Отчаяние на ее лице прямо перед смертью.