– То, что сказала Роксана. Что я для тебя, – вспоминаю дословно ее формулировку, – сигнал бедствия? Это правда?

– Правда.

Сердце в груди отчего-то стучит быстрее. Кажется, я не верила до конца в то, что подруга окажется права. Не замечала очевидного.

– А клиент… к которому ты сюда так спешил, вообще был? – произношу еще тише, чем Ник, потому что все силы потрачены на этот бесконечный день.

Он молчит. Ник слишком долго молчит, чтобы это молчание не значило ничего.

– Хватит с тебя и одной правды, – выдает он с печальной усмешкой и уходит. Оставив с ощущением, что я все испортила.

У меня хватает лишь на несколько шагов до окна, чтобы вцепиться пальцами в подоконник. Я наблюдаю через стекло, как Ник направляется к мотоциклу, даже не пытаясь защищаться от дождя. Дрожу вся. Вспоминаю статистику аварий, выпитый ром и нервно кусаю губы. Влажная одежда липнет к телу, не могу согреться. Щеки горят, а руки, наоборот, ледяные – я растираю пальцы, дышу на них, прячу под мышки.

Не нахожу себе места.

Всякие мысли лезут в голову. Я им сопротивляюсь, но они настойчиво атакуют, и вот уже снова приходится думать о том, что Голицын всегда был рядом. Не прогонял меня, позволял поплакать на плече, когда это было необходимо. Не оставлял одну, когда особенно нуждалась в поддержке. И пока Аполлонов продолжал настаивать на том, что я ему не нужна, пока он оставался далекой холодной звездой, Ник… он был со мной – в каморке, на практике, в автобусе, на вечеринке. Раздражал, бесил, нарушал личное пространство, но…

«Что, если с самого начала это был он?»

Я срываюсь с места с оглушающим сигналом бедствия в голове. Так терпит крушение моя надуманная помешанность на Аполлонове. Распахиваю дверь, выскакиваю на улицу, сбегаю с крыльца, чтобы позвать Голицына, уже пересекающего парковку. Открываю рот и… молчу.

– Н-ник… – слетает шепот с моих дрожащих губ.

«Я здесь, только обернись. В последний раз», – мысленно транслирую ему на расстоянии, но не спасает.