– Он мой лучший друг и мой тренер. Это единственное, что я могу вам сказать.

Ответом мне стали отсутствующие выражения на лицах людей, надеявшихся раздобыть свежие сплетни. Видели бы они, как совсем недавно мы с этим самым мужчиной обменивались милыми поцелуйчиками.

– Спасибо, что пришли, – сказала я и ушла, пробираясь мимо семей и фанатов других игроков, расположившихся возле прессы. Кому-то я пожимала руки, кого-то обнимала, кому-то просто махала.

Именно проклятую кепку я заметила первой. Култи держался как можно дальше от прессы, а рядом с ним ждали родители, Марк и Саймон. Папа заметил меня первым. Он бросился ко мне, просияв, стиснул в объятиях и произнес слова, которые я слышала от него каждый раз, когда он особенно мной гордился:

– Могла бы забить еще два гола.

– В следующий раз, – согласилась я, обнимая его в ответ.

Следующей подошла мама.

– Ты стала лучше удерживать мяч. Молодец.

Наконец, когда мама отпустила меня, вперед вышел Култи, опередив Марка с Саймоном. Он положил руку мне на плечо, спокойно глядя в глаза и едва заметно улыбаясь.

– Да, о мудрейший? Что вы мне посоветуете?

Слабая улыбка расцвела.

– Твои родители уже все сказали.

* * *

– Buenas noches, amores, – сказала мама нам с папой и скрылась в спальне; родители решили переночевать у меня.

Отец откинулся на спинку дивана, потягивая пиво, купленное по пути домой. Сразу после игры мы вшестером заходили поесть в ресторан.

Дождавшись, пока дверь за мамой захлопнется, он сказал:

– Ну что, теперь расскажешь, почему Култи сегодня не вышел на поле?

Поразительно, как он сумел продержаться почти пять часов, ни разу не спросив, что немец забыл на трибунах. Стоило отдать отцу должное, наверняка он терзался вопросом весь вечер.

– Да.

Он выдохнул, а я поборола желание выхватить у него бутылку, чтобы хлебнуть самой.