– Ты бредишь.

– Нет. – Култи склонил ко мне голову, глядя прямо в глаза, как тогда, на поле, когда я очнулась от сотрясения. – Пойми: я буду ждать тебя, сколько потребуется, но надеюсь, что ты ответишь мне до конца сезона.

Паника вцепилась в горло. Это слишком. Я не выдерживала.

– Мне надо подумать. Я не знаю…

– Ты знаешь, Сэл. Мы ведь поэтому постоянно ссоримся и миримся. И всегда будем ссориться и мириться. Ты ведь сама говорила, что ругаются с теми, кого любят сильнее всего. А мы постоянно ругаемся, вот видишь.

Он убрал широкие ладони с моих бедер, и не успела я ничего осознать, как они легли мне на щеки. Недолго думая, он чуть наклонил мою голову, и мы оказались лицом к лицу. Его дыхание коснулось губ, а завораживающие глаза оказались как никогда близко.

Потом он поцеловал меня. Совершенно неожиданно, ни с того ни с сего, застав врасплох, как сердечный приступ.

Мечты тринадцатилетней Сэл и мечты двадцатисемилетней слились воедино.

Райнер Култи, мой немец, мой брецель, прижался ко мне губами. Губами, которые я минимум полсотни раз целовала на плакатах, некогда украшавших стены. Теплым, закрытым ртом он коснулся губ один раз, второй, третий, четвертый. Поцеловал сначала в один уголок губ, затем в другой.

Господи боже мой, как же мне нравились эти поцелуи.

Я приоткрыла рот, целуя его в ответ, – уже не так целомудренно, как раньше. Я оставила на его губах пятый, шестой, седьмой, восьмой поцелуй, а он все не отстранялся. Позволял целовать в ответ. Девятый, десятый, одиннадцатый раз, прямо под губами, у подбородка, который успел обрасти так, будто его сегодня не брили.

Хрипло дыша, Култи отстранился, закрыв глаза и плотно сжав губы.

Сердце колотилось, стучало, рвалось наружу. Не задумываясь, я положила руку ему на грудь, прислушиваясь к яростной пульсации под слоем плоти и крови, на которую мое сердце отвечало своей. Восторженной, стремительной и летящей к победе.

Как же я его любила.

Конечно, я была той еще дурой, и моя любовь к нему мало что значила, да и я все еще сомневалась, не обдолбался ли Култи, но…

Ну что ж. Жизнь – это риск. Нужно брать от нее то, что хочешь, чтобы в старости ни о чем не жалеть. В ней бывали победы, бывали и поражения, как ни больно это признавать.

Погладив большими пальцами ложбинку между челюстью и ушами, он мягко поцеловал меня в щеку, и по коже пробежали мурашки.

– Еще две игры.

Еще две игры.

Я резко отпрянула. Что я творила? Твою мать, что мы устроили на парковке прямо перед зданием «Пайпере»?