Если честно, хотелось врезать им всем, а потом разрыдаться. Побеждать всегда невозможно, такова жизнь, но…

Мы проиграли.

* * *

Когда прозвучал свисток, я прижала кулаки ко лбу над бровями. Оглянулась на трибуны, откуда на поле глядели разочарованные лица. Отвернулась, не выдержав: не могла смотреть, как расстраиваются наши фанаты. Девушки из «Пайпере», разбросанные по полю, растерянно переглядывались. Они не верили в то, что произошло. И я тоже.

Сглотнув, я осознала, что играла на этом поле в последний раз.

В горле встал ком.

Я проиграла. Мы проиграли.

С трибун на меня смотрели родители. Марк с Саймоном сидели где-то в толпе. Мой немец тоже был там.

Грудь сдавило, и я заставила ноги двигаться. Они унесли меня от празднующих соперниц, которым было невдомек, какой ад творился в моей душе. Проигрыш горчил на языке и в сердце. Я пожимала руки, обнимала девушек из команды Огайо, поздравляла с победой.

Но господи, как же это непросто.

Все справляются с горем по-своему. Кто-то нуждается в утешении, кто-то злится, кто-то хочет, чтобы его какое-то время не трогали. Я относилась к последним.

Если бы только я была чуть быстрее, если бы вовремя оказалась там, где требовалось, а не вымещала злость на противнице, которая поставила мне подножку…

Я заметила Харлоу: она стояла, забросив руки за голову, там же, где ее застал конец матча, и тихо ругалась. Дженни стояла чуть дальше, обнимая плачущую сокомандницу.

Мы проиграли.

И этот проигрыш клокотал в горле.

– Сэл!

Почесав щеку, я обернулась и увидела идущую ко мне девушку из команды противника. Она была довольно молодой, быстрой и очень креативной и во время игры не отступала от меня ни на шаг. Я насилу улыбнулась ей, оттягивая погружение во вселенский траур.

– Эй, не обменяешься со мной формой? – спросила она, мило улыбнувшись.

Да, я не умела проигрывать, но совсем уж сволочью не была.

– Давай, конечно, – сказала я, стягивая футболку через голову.