Я даже прокашлялась.
И ничего не помогло.
Я заплакала. Стоило подступить комку, и из меня бесшумно полились тоненькие жалкие струйки. Я не издавала ни звуки, но слезы упорно текли из глаз. Соленые струйки, вызванные проявлением доброты, которой я вообще не ожидала.
Роудс обеспокоенно поднялся, а я попыталась сказать «Все в порядке», но не смогла произнести ни звука.
Вообще ничего. Потому что отчаянно пыталась подавить слезы.
– Дружочек, ты чего? – осторожно сказал он с явной тревогой в голосе.
Я сжала губы.
Он сделал вперед шаг и еще один – и я тоже шагнула навстречу.
Пошла прямо на него, по-прежнему сжимая губы и цепляясь за остатки гордости.
И когда он остановился в полуметре от меня, я поставила тарелки на землю и, подойдя к нему вплотную, уткнулась щекой куда-то между его плечом и ключицей. Обняла его обеими руками за талию, точно имела на это право. Точно он этого хотел.
Точно я ему была мила и это было нормально.
Но он не оттолкнул меня. Я прижималась к нему всем телом и уже не плакала, а рыдала ему в рубашку.
– Такого мне никто никогда не делал, – шептала я, хлюпая носом.
Его рука коснулась моей спины между лопаток.
– Прости, – прошептала я, пытаясь сдержаться и отстраниться, но не смогла. Потому что рука, прижимавшая бретельку бюстгальтера, не давала это сделать. – Я не хотела разводить сырость и тонуть в соплях. Не хочу доставлять тебе неудобства.
Вторая рука легла мне на спину чуть выше пояса.
И я отставила попытки отодвинуться.
– Ты не доставляешь мне неудобств. Все в порядке, – сказал он как никогда мягким голосом.
Он меня обнимал.