И я, не успев осознать, что творю, снова рванулась вперед и крепко-крепко обняла его, так что он шумно выдохнул, а потом тут же расцепила руки и, всхлипнув, расплылась в слезливой улыбке. Затем я подняла с земли тарелки и протянула одну ему.

– Ну, давай есть, если проголодался, – проквакала я.

Он смотрел на меня как-то слишком пристально, морщины на лбу обозначились очень явственно.

– Ты все еще плачешь.

– Я знаю, и виноват в этом ты! – Я кашлянула, пытаясь держать себя в руках. – Это действительно самое приятное, что для меня когда-либо делали. Спасибо тебе, Роудс!

Он поднял глаза к ночному небу и хрипловатым голосом проговорил:

– Пожалуйста!

Мы тихо уселись, сняли с тарелок бумагу и принялись уплетать пиццу. Фонарь давал достаточно света, чтобы мы хорошо видели друг друга.

Мы закончили есть в тишине. Он взял у меня тарелку, поставил на землю и сказал:

– Я нашел пачку печенья с шоколадной крошкой и маршмеллоу. Когда купил, не помню, но срок годности еще не истек.

У меня задрожала нижняя губа, и в тот момент мне стала противна сама мысль о Кэдене. А противнее всего было, что я ненавидела его за то, что он не понимал меня – вообще ни капельки, тогда как мне казалось иначе.

Он не понимал! Сейчас я это видела. Всю картину целиком. Много лет назад я бы все отдала за это. Не за вещи, на поиски которых онлайн он тратил три минуты, а оплачивал в один клик. Помню, я несколько раз заговаривала о том, чтобы съездить в Пагосу, но он всякий раз менял тему. Не слушал. Ему было неинтересно. Все всегда определялось его желаниями. Сколько времени я потратила впустую…

– Так как насчет печенья с маршмэллоу? – переспросил Роудс.

Мое «да» было почти беззвучно. Но Роудс его услышал, потому что посмотрел на меня долгим взглядом, а затем нырнул в палатку и достал продуктовый пакет. Из него он извлек наполовину опорожненную упаковку печенья с шоколадной крошкой, помятый пакет с маршмэллоу, пару шпажек, прихватку и зажигалку.

Далее мы разделили обязанности: он подавал мне маршмэллоу по одной штучке, а я насаживала их на шпажки. Затем я надела прихватку и, улыбнувшись, направила шпажки в его сторону. Он зажег огонь, и я стала медленно поворачивать маршмэллоу, расплавляя их с обеих сторон. Для четырех сморов мы проделали это дважды.

– Тебе уже случалось так делать? – спросила я, задувая пламя на последнем.

В свете луны и фонаря его лицо казалось еще красивее – пластика была абсолютно идеальной.

– Нет, но я надеялся, что идея рабочая. Осторожно, не обожгись.

Заботливый папочка!