– А ты спросил, чувствует ли она себя в ловушке?
– Нет. Я, как полный идиот, несколько раз задал вопрос, почему у нее в сумочке морковь.
– Даже слышать не хочу, каким странным дерьмом вы, дети, увлекаетесь.
– Господь. Пожалуйста, просто убей меня, пока ты не сказал что-нибудь еще, после чего мне захочется почистить уши кислотой.
Отец и не думает останавливаться, но я слышу шутливые нотки в его голосе. Ему весело наблюдать за моими мучениями.
– Вам двоим необходимо поговорить. Я знаю, что Талия испортила жизнь тебе, но не позволь ей испортить жизнь вам. Если тебе нужна эта девушка, если нужен этот ребенок, ты должен сказать ей об этом. Если нет, то тебе нужно поработать…
При упоминании о том, что я не хочу ее, в теле закипает ярость.
– Хочу, – резко выдыхаю я, – я хочу. Хочу и ее, и ребенка.
– Тогда хватит возиться со мной, тупица. Я ухожу спать. Дети, вы меня утомили.
Он с треском ставит бокал на стол и уходит, не проронив больше ни слова. А я? Я беру свой бокал и тихо прохожу по дому. К двери Уиллы.
Я опускаюсь на пол и прислоняюсь к стене. Я планирую дождаться рассвета, закинуть ее на плечо и отнести домой.
Возможно, ей нужно время, чтобы все обдумать.
Но мне-то точно не нужно.
Я просыпаюсь, когда падаю на пол у ног Уиллы.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Опираясь на руки, я сажусь и трясу головой, чтобы протрезветь и прогнать головную боль после бурбона. Затем потираю глаза и заглядываю в лицо женщины, с которой проведу остаток жизни.
Прислонившись к дверному косяку, я смотрю на нее с минуту. Охватываю всю ее.
Она само совершенство.
– Ты пьян? – Ее взгляд падает на пустой стакан рядом со мной. – Почему ты так смотришь на меня? – Она скрещивает руки на груди и выставляет ногу вперед.
– Я не пьян. –