Уиллоу морщит лоб. Затем делает шаг вглубь комнаты, все еще держась рукой за дверной косяк.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что этот мир берет добрых, хороших людей, пережевывает их и выплевывает. Он забирает всю доброту из их сердец и растрачивает ее, не принося им взамен ничего, кроме боли.

– Не думаю, что это правда, – шепчет Уиллоу. – Или, по крайней мере, так не должно быть.

Я выключаю тату-пистолет и откладываю его в сторону. Обычно моя рука невероятно тверда, даже когда я делаю тату сам, но если я продолжу в том же духе, то в итоге получу только кривое дерьмо.

– Да? – Я бросаю на Уиллоу вызывающий взгляд. – Наша мать была лучшим человеком, которого я когда-либо знал, и в итоге она связалась с жестоким манипулятором. Он мог бы просто угомониться и позволить ей любить его. Мы могли бы стать настоящей семьей, но нет. Он мечтал создать собственный преступный синдикат. Стать знаменитостью в криминальном мире. И это свело его на хрен с ума. Он обращался с ней как с дерьмом. Он обращался с нами как с дерьмом. Мучил Виктора, пытаясь превратить его в идеального маленького солдата, которого он мог бы посылать выполнять свою гребаную грязную работу.

Уиллоу резко втягивает воздух, прикрывая рот рукой.

– О боже мой. Я не знала…

Она замолкает, выглядит испуганной. Наверное, мне следует замолчать, но я этого не делаю. Не могу. Я вижу в Уиллоу ту же доброту, что и в моей матери, и часть меня хочет напугать ее этими словами. Предупредить ее. Чтобы она поняла, как легко мир может сломить ее, несмотря на ее сильный дух.

– Отец хотел, чтобы Вик стал его заместителем, поэтому начал «тренировать» его, когда тому было пять лет. Мама пыталась вразумить его. Чтобы он понял, – то, что он делает, неправильно. Она подумала, что если сможет достучаться до отца, то, возможно, он изменится. – Я фыркаю, сжимая пальцы в кулаки. – Ни хрена не вышло. Он взбесился на нее за то, что она встала у него на пути, мол, она не знает своего места.

Последнее слово срывается с моих губ, полное горечи и негодования. Уиллоу слышит все это и, к моему удивлению, не вздрагивает. Ни от моего тона, ни от мрачной истории, которую я ей рассказываю.

– Почему же она осталась с ним? – бормочет она.

Я качаю головой, скрежеща зубами.

– Потому что она верила в людей. И потому что у нее были мы. Она хотела защитить нас от этого дерьма, даже когда он колотил ее безбожно. Когда мы с братьями были маленькими, она лгала нам и говорила, что упала на работе или что у нее был пациент, которому трудно было давать успокоительные, и что все это произошло случайно. Но мы знали, что это он причинял ей боль. А потом он вдруг свалил.