Мы снова погружаемся в молчание и пьем вместе, не произнося ни слова. Когда я замечаю Виктора краем глаза, то подпрыгиваю, потому что не слышал, как он спускался по лестнице.

Он бросает на меня взгляд, когда я делаю глоток из бутылки, и Мэлис сухо фыркает.

– Я ж говорил, – комментирует Мэл.

– Да все норм. – Я показываю Вику на бутылку. – Это алкоголь. Все микробы, которые я оставляю после себя, погибают от бухлишка.

– Все равно это отвратительно, – говорит он, присаживаясь на диван рядом с Мэлом.

Это ничем не отличается от многих вечеров, которые мы проводили втроем. Мы – единое целое, семья. Всякий раз, когда происходит что-то важное или нам нужно поговорить, мы придерживаемся этого правила. Садимся вместе и обсуждаем разные вопросы.

Когда Мэлис сидел в тюрьме, это казалось неправильным. Мы словно упускали что-то важное, нечто, необходимое нам для полноценного функционирования. Всегда были мы трое. Всегда вместе встречали любые невзгоды лицом к лицу.

Но сейчас мы здесь, чтобы обсудить гребаного слона в комнате. Вот почему никто из нас не спит.

– Как тебе последствия того, что ты разозлил Донована? – спрашивает Вик.

Это, конечно, близко к теме, которую мы все умело обходим стороной, поскольку Уиллоу замешана в обеих ситуациях, но все же не оно.

Похоже, сейчас она замешана во всем, что с нами происходит.

Мэлис пожимает плечами.

– Да насрать. Я все равно не хотел с ними работать. Сборище гребаных придурков.

– Ага, но нам придется что-то предпринять, – вставляю я. – У нас должна быть хорошая репутация, если мы хотим, чтобы мастерская преуспевала. Пока что еще не все в Детройте слышали или поверили в то дерьмо, которое Итан о нас болтает. Но если это изменится, мы окажемся в полной заднице.

– Разберемся, – ворчит Мэлис.

Кажется, в последнее время мы постоянно повторяем эту фразу, больше, чем обычно. Разберемся. В прошлом нам всегда удавалось это делать, но сейчас столько всего навалилось. Эта неразбериха с бандой Донована, чувак, задающий вопросы о Николае, сообщение от Икса…