Щеки краснеют. Он дразнит меня из-за того эротического сна. Рэнсом делает так время от времени, давая мне понять, что он не забыл.
И я тоже не забыла. Не тот сон и не то, как он отреагировал потом, заставив меня мощно кончить прямо здесь, в его постели.
Я качаю головой.
– Нет, сегодня нет. Если мне и снился сон, то я не помню, о чем он был.
– Жаль, – бормочет он, слегка посмеиваясь. – Я надеялся, что ты снова проснешься и кончишь в моих объятиях.
– Рэнсом, – стону я, краснея еще сильнее.
– Что? Это случилось, и мне кажется, нам обоим понравилось.
Я хочу спросить, как ему могло понравиться, если он даже не кончил. Он ведь не трахал меня, даже не дрочил. Хотя, может, он сделал это позже. Может, мастурбировал в душе или в спальне, пока я занималась чем-то другим.
А может, он только
От одной мысли об этом мое лицо вспыхивает еще сильнее, и я корчу гримасу. Несправедливо, с какой легкостью Рэнсом делает это со мной. Он даже не прикоснулся ко мне. Всего лишь поддразнил, а я уже с ума схожу. Тело реагирует на его слова так, словно каждый слог – это искра, падающая на сухую траву.
Но, несмотря на смущение, я не могу отрицать, что это становится одним из моих любимых способов пробуждения.
Устраиваясь поудобнее в его объятиях, я зеваю и потягиваюсь, размышляя о том, что лучше – попытаться поспать подольше или встать и начать новый день. Если не считать ежедневного подъема и похода в колледж, мне не так уж сложно придерживаться какого-то определенного графика.
Я подумываю о том, чтобы спросить Рэнсома, есть ли у него сегодня какие-нибудь машины, с которыми я могла бы помочь, но, прежде чем успеваю открыть рот, его хватка усиливается, и он переворачивает меня на спину.
Когда я, моргая, смотрю на него, он прижимается ко мне своим большим мускулистым телом. Его бедра располагаются между моих ног. В выражении лица какая-то напряженность. Я резко втягиваю воздух, когда чувствую, как через оба слоя нашей одежды к моей киске жмется твердая линия его члена.
Тонкая преграда не мешает мне чувствовать, какой он твердый. Сердце начинает бешено колотиться, внутри все трепещет.
Он смотрит на меня, пригвоздив к постели не только телом, но и взглядом. На его лице написано желание, горячее и настойчивое, но это не все, что я вижу.
Что-то еще горит в глубине его глаз, смешиваясь с жаром, и я с удивлением осознаю, что не могу понять, что именно. Обычно Рэнсома легче всего понять из трех братьев, и, кроме того, совместные утра дали мне хорошую практику в понимании выражения его лица и настроения. Но что бы он ни чувствовал сейчас, этого я понять не могу.