В итоге я выбрала фото, на котором она выглядит усталой, но почти умиротворенной, улыбающейся чему-то вдали. Я понятия не имею, где и когда был сделан снимок, но, думаю, это не имеет особого значения.

На похоронах собралось очень мало людей, чего я, в общем-то, и ожидала. Не то чтобы у Мисти было много родственников или друзей. Ее родители умерли давным-давно, и у нее не было ни братьев, ни сестер. Пришла только соседка, которая нашла ее, да и то только потому, наверное, что была рядом, когда Мисти скончалась, а не из-за особой близости с ней.

В зал просачивается группа женщин и несколько мужчин, все держатся особняком. Я узнаю в них знакомых Мисти, людей, с которыми она общалась на улице или на работе, и все они выглядят взвинченными и усталыми.

Сердце разбивается от мысли, что это все. Вот что Мисти нажила за свое время на земле. Эта крошечная группка людей, что пришли проститься с ней.

В сотый раз я твержу себе, что не хочу, чтобы так случилось со мной. Я не хочу пойти по ее стопам и закончить так свою жизнь. Или умереть такой смертью.

Я наклоняюсь и, нащупав руку Рэнсома, крепко сжимаю ее. Напоминаю себе, что он прав. У меня все еще есть семья. Он пожимает мою руку в ответ, его ладонь такая теплая и родная.

Мгновение спустя появляется Оливия, и я немного радуюсь ее появлению.

– Я сейчас вернусь, – шепчу я ребятам, а затем подхожу к бабушке.

На ней простое черное платье, но явно дорогое, и вот так запросто она посрамляет всех присутствующих, даже не стараясь. Некоторые друзья Мисти скептически смотрят на нее, как будто думают, что она пришла не на те похороны или что-то в этом роде.

– Здравствуй, Уиллоу, – произносит Оливия, когда я подхожу. Затем нежно обнимает меня. – Как ты держишься?

Мы отстраняемся, и я киваю.

– Думаю, изо всех сил.

– Это и понятно. Я уверена, сегодня для тебя трудный день. Ничего страшного, если тебе нужно немного времени собраться.

Я снова киваю, наблюдая, как Оливия бросает косой взгляд на трех братьев, которые стоят всего в нескольких ярдах от меня.

Ее губы слегка поджимаются, и у меня замирает сердце. Она всегда делала скидку на то, что я не перестала с ними общаться – с остатками моей прежней жизни, по ее мнению, – даже сейчас, когда для меня все изменилось. Бабушка никогда не задавала лишних вопросов о том, почему я с ними общаюсь, и не говорила, что я должна вычеркнуть их из своей жизни, но ясно, что она их не совсем одобряет. И чем очевиднее становится, что я к ним привязана, тем сильнее становится ее неодобрение.

Подозревает ли она, что между нами нечто большее, чем дружба? И что бы она сделала, во имя всего святого, если бы узнала правду? Представить себе не могу, что бабушка была бы в восторге, узнай она, что ее внучка спит с тремя мужчинами одновременно, не говоря уже о том, какая аура исходит от братьев Ворониных.