Прежде чем Оливия успевает сказать что-нибудь еще, начинается служба, и я возвращаюсь к ребятам и встаю между Мэлисом и Виктором, слушая, как священник, которого я наняла, начинает проповедь.

Он начинает с короткого стихотворения, от которого мне хочется истерически рассмеяться, ведь я почти уверена, что Мисти в жизни не прочла ни одного стихотворения. Далее он говорит о жизни, смерти и скорби, но все слова – общие. Они могут касаться кого угодно, и ничто из того, что он говорит, не имеет никакого отношения к Мисти.

– Все, кто уходит из жизни, желают, чтобы те, кого они оставляют после себя, могли жить полноценной, счастливой жизнью в их отсутствие, – произносит он нараспев. – И скорбя об их уходе, мы всегда должны помнить, что они постигли нечто прекрасное, о чем мы даже не подозреваем. Место, где нет страданий, нет боли.

Я прикусываю губу, жалея, что не могу в это поверить. Было бы здорово, если бы Мисти оказалась в каком-нибудь прекрасном, лучшем месте или если бы я думала, будто она хочет, чтобы у меня была хорошая жизнь теперь, когда ее нет. Но все, что я могу вспомнить, – это наша последняя ссора, когда она кричала на меня и заставляла чувствовать себя ужасно из-за того, что я теперь имею, а я кричала в ответ, что с меня хватит.

Может, смерть и безмятежна, но жизнь беспорядочна и сложна, испещрена неровными линиями и оттенками серого.

Я изо всех сил стараюсь выбросить эти мысли из головы. Сейчас нет смысла цепляться за прошлое. Нет смысла расстраиваться из-за того, что могло бы быть.

– Кто-нибудь хочет сказать пару слов?

Священник смотрит на меня, и я киваю, делая шаг вперед.

Я становлюсь впереди небольшой группы людей, смотрю на тех немногих, кто пришел сюда. Друзья Мисти выглядят так, будто скучают на каком-то сомнительном мероприятии, но Оливия и парни смотрят на меня выжидающе. Бабушка улыбается и одобряюще кивает. Я делаю глубокий вдох.

– Мои отношения с матерью были далеко не самыми лучшими, – начинаю я. – Сколько я себя помню, они были сложными, наверное, с того дня, как она взяла меня к себе. Я не могу стоять здесь и говорить, будто она была лучшей мамой на свете. Я не могу сказать, что она готовила мне обед каждое утро или следила за тем, чтобы я вовремя пошла в школу или даже за тем, чтобы я вообще туда ходила. Я не могу сказать, что благодаря ей я постоянно чувствовала любовь и поддержку… но я могу сказать, что она приняла меня. Она дала мне крышу над головой, когда я была сломленной, брошенной девочкой, когда я была никому не нужна. Она не дала мне вырасти на улице или в приемной семье.