– Думаешь, мне поверят?

– Сложно сказать, дело тонкое, – мрачно вздыхает коп. – Я должен спросить… – он неуверенно глядит на меня, а затем отводит взгляд. – За последние семьдесят два часа у вас была… интимная связь?

– Да ты совсем охренел, Миллс?!

Чертовы наручники с лязгом пресекают мою попытку наброситься на него. Пытаюсь не задохнуться от возмущения, пока по венам кипятком разливается злость. Что этот кучерявый себе позволяет?!

– Это важно для дела, Дивер. Оставь свои чувства при себе и отвечай: да или нет, – шипит Миллс.

Пульс в висках в который раз перемешивает мысли, а перед глазами вновь Изабель и картинки нашей последней ночи, режущие душу. И, как бы мне ни хотелось послать все, включая этого офицера, к чертовой матери, я понимаю, что должен помочь Бель. Должен исправить то, что натворил. Вцепившись в волосы, я нехотя киваю.

– Дерьмо… – вздыхает Миллс с какой-то досадой, и я поднимаю на него возмущенный взгляд.

– И чем же это важно для дела, мать твою?!

Он поднимает ладонь, веля мне замолчать, и продолжает:

– И еще… Мне не хотелось бы спрашивать этого, но… вы предохранялись? – И, поймав мой уже, наверное, налившийся кровью взгляд, уверенно повторяет: – Это важно для дела.

– Конечно, мы предохранялись. Я хоть и преступник, но не дебил, – едва сдерживая гнев, бросаю я.

– Ладно… я просто подумал… – он неловко отводит взгляд, – ее ведь осматривают врачи. Если на теле мисс Харт найдут ваши биологические следы, то придется это как-то объяснить суду.

– Твою же мать… – бормочу я, подперев пальцами пульсирующие виски.

Я ведь думал, что сдамся, верну Изабель домой и пойду ко дну в одиночку, не потащу ее за собой. Но, черт возьми, я не продумал всего. По большому счету, я ни хрена не продумал. Не мог. Не было времени, да и голова совсем не варила из-за произошедшего за последние пару суток.

Как бы я их ни отгонял, воспоминания о Бель не перестают всплывать и мучить мое сознание. Что бы со мной ни произошло дальше – хуже наказания уже не будет. Что может быть хуже, чем осознание того, что я больше никогда ее не обниму? Не почувствую вкус ее губ? Не услышу ее стоны? Не коснусь ее шелковистой кожи, которую украшают мои следы?.. Следы. Черт, точно.

– А что насчет… – спрашиваю я, исподлобья взглянув на севшего напротив копа, – других следов? Ну, синяки, укусы, ссадины, я мог… мог быть груб… в процессе. – Лицо Миллса скривляется в непонятном выражении, и я почему-то спешу оправдаться: – В смысле, ей нравилось, она сама хотела…

– Ладно, я понял, – останавливает он и жмурится с отвращением, – это мне не обязательно было знать.