Цепкими пальцами он вонзился в ее шею, перекрыв кислород. Крепче сдавливал горло, заставляя Беатрис беспомощно сипеть в ответ на его неконтролируемый поток гнева.

– Паршивая неблагодарная овца! Да ты должна ползать на коленях и умолять меня, Беатрис. Умолять, чтобы я не бросил тебя и твоего нерожденного выродка обратно в ту грязь, откуда ты вылезла!

С неистовым наслаждением он наблюдал, как ее бессильная ненависть стекала слезами по бледневшим щекам и синеющим губам, жаждущим воздуха. Не испытывал ни капли боли, пока ее ногти впивались в грубую кожу его ладоней, стискивающих горло. Вдавливая ослабшее тело в стену, Чемберс бормотал отвратительные, оскорбительные слова, но она уже почти не слышала.

Слышала лишь шумящую кровь в ушах, ощущала, как разгорались легкие от недостатка воздуха, как перед глазами все меркло, пока не исчезли ненавистные ей асфальтовые глаза, источавшие желчь.

Последние секунды, порывы вдохнуть, и ее тело ошпарило порцией адреналина, последней отчаянной попыткой.

Немеющими пальцами Беатрис нащупала металлический холод предмета на тумбе в паре футах от нее и одним рывком схватилась за него как за слепую надежду.

Заложенные уши пробило мощным грохотом. И еще одним, прежде чем до нее донесся крик, вырвавшийся из собственной глотки. Откашлявшись, она наконец смогла вдохнуть. Тьма перед глазами стала рассеиваться, и девушка не поверила увиденному.

Вместе с несдержанным всхлипом трясущиеся пальцы выпустили статуэтку Фемиды[20]. Та рухнула на дощатый пол и покатилась, пока не остановилась у распластавшегося мужского тела.

Шокированной девушке не удавалось отвести взгляд от медленно расплывавшегося багрового пятна на темном полу. Вместо ненавистного ею аромата геля, которым он всегда укладывал свои волосы, – кровь и металлический запах. Всегда пугавшие ее пустые глаза были сомкнуты, как в глубоком сне, а вызывавший колкую морозь на коже голос наконец умолк. И лишь тогда она посмела возразить:

– Меня зовут Сара, чертов ублюдок. Сара, а не Беатрис, мать твою!

Ответа на ее отчаянный выкрик не последовало. Мужчина даже не пошевелился. Но она все равно боялась даже моргнуть, все еще ощущая угрозу, исходящую от Чемберса.

Сползая по стене, Сара обхватила колени и сжалась, уставившись на лежащее рядом тело. Он не выглядел мертвым. Но разве она знала, как должны выглядеть мертвые? Самое неживое, что ей доводилось видеть, – это собственное отражение в зеркале. День ото дня, с тех самых пор, как некто впервые решил, что имеет право использовать ее для собственных низменных потребностей. И Чемберс сделал это снова, пускай иным способом.