– У меня к тебе разговор, – наконец выпалил он и не ждал ответа. Лишь послушания.

Он заботливо растер ее затекшие запястья и склонился к ней. Горячее дыхание коснулось ее макушки, взъерошив волосы, и тут же последовало указание:

– Приведи себя в порядок и спускайся вниз.

Когда дверь за ним захлопнулась и на лестнице послышались отдаляющиеся шаги, Беатрис осмелилась вновь раскрыть веки. С тяжелым вздохом освободила легкие от его дорогого, но жутко навязчивого парфюма. Отчего-то сегодня она чувствовала себя по-особенному паршиво.

«Приведи себя в порядок».

Брошено четко, словно команда для дрессированной собаки. Беатрис знала, чтó для него – «порядок». Не торопясь, удерживая кружащуюся голову и позывы опорожнить желудок, она поднялась на ослабевших ногах и остановилась у широкого комода. Взяла в руки подаренный мужчиной флакончик с духами и, задержав дыхание, прыснула себе на шею.

«Ты пахнешь величественно. Такой богатый неповторимый аромат белых лилий специально для тебя, милая», – проскрипел его голос в голове, и Беатрис слабо фыркнула вслух.

«Удушающая, дешевая, резкая вонь», – мысленно противилась она.

Вернув флакончик на место рядом с горшочком с комнатным бальзамином, девушка поплелась к узкому платяному шкафу. На полочке стояла пара классических туфель, а на деревянной вешалке хранилось единственное платье. Глубокого синего оттенка, утонченного фасона, в меру скромного и женственного. С гнетущей тоской она натягивала на себя наряд. Беатрис не надела бы такое раньше. Никогда. И не потому, что платье ей не нравилось, как аромат духов. А потому, что будто все, чего ее никчемное тело было достойно, – растянутые мешковатые обноски, к которым она привыкла.

В ванной комнате, такой же тесной и холодной, как во сне, девушка на мгновение встретилась в зеркале с потускневшим ореховым взглядом, и против ее воли он тут же наполнился слезами. Потемнел, будто наружу вновь запросилась вся та подавляемая гниль. Отравленная горечь. Словно Беатрис знала, что внутри нее все мертво. Мертв последний огонек надежды, который мог все исправить. Исправить ее.

Сопротивляться бесполезно. Бессильные слезы сопровождались беззвучными всхлипами. Она научилась плакать так, чтобы никто не услышал. Чтобы он не услышал.

Избегая собственного жалкого отражения, Беатрис мерила короткими шагами ванную и металась в беспокойных сомнениях. Что он все-таки делал в городе? Сказал ли правду? О чем хотел поговорить теперь? Что, если он был вовсе не у тетушки Рут? Что, если…