Чемберс заставлял меня носить одежду, которую он покупал. Всякие женственные старомодные платья. Заставлял наносить духи, которые он выбирал. Отвратительная вонь. И наверняка дорогущая. Заставлял сидеть напротив него в столовой и молча ужинать вместе, имитируя нормальный семейный быт. Видимо, в его больной голове жизнь напоминала глянцевую картинку, о которой он мечтал. Красавица скромница-жена, которая ждет дома с теплым ужином, смотрит в пол и подает голос лишь тогда, когда ей позволят. Со стороны это наверняка выглядело как артхаусная постановка.

В эти промежутки времени, когда мы ужинали, я ощущала проблески сознания. Разговаривала с ним на автопилоте, но фоновая тревога гудела во мне. Я боялась есть то, что он готовил, понимая, что со мной что-то не так. Но не могла не есть, страшно было ослушаться, потому что в памяти мелькали смазанные отрывки, как он бил меня. Уже не помню, когда и за что. Вся память – сплошное месиво. Но я боялась не за себя, а за малыша. По поведению Чемберса я понимала, что он еще не догадался о беременности, и до последнего надеялась, что мне удастся сохранить тайну. Черт, я ведь даже не могла знать, все ли в порядке с ребенком внутри меня… Леон пичкал меня отравой, истязал, но гребаная надежда жила во мне. Я верила, что малыш не пострадает, что мы справимся, вырвемся из этого плена.

Из-за небольшого срока живота еще не было отчетливо видно. Будто я просто немного набрала вес. Но Чемберс это замечал. Замечал и подкалывал, думая, что это смешно кому-то, кроме него самого. Это было отвратительно. Все, что Леон говорил и делал со мной. Он узнал бы о беременности так или иначе, это было делом времени, и я боялась даже подумать о том, что произойдет. Он не дал бы нам с ребенком спокойной жизни.

Но самое странное во всем этом было даже не то, что Леон похитил меня, истязал и держал взаперти, как вещь для своей идеальной картинки жизни. Самое странное и жуткое, что он называл меня другим именем. Беатрис. Он прекрасно знал мое настоящее имя, но когда мы оказались в его доме, словно по звонку в дешевом театре, он всерьез поверил, что я Беатрис. Чемберс верил в свою извращенную реальность так свято, как праведный католик верит в Иисуса. А я была вынуждена подыгрывать этому бреду.

В тот день, когда вы с Джеем нашли меня… Чемберс узнал, что я беременна. Он все понял. Я была загнана в угол. Этот ублюдок уже считал моего ребенка своим. Боже… Меня до сих пор тошнит, когда я думаю об этом. Я не могла молчать, не могла позволить ему это. В тот момент сознание будто моментально прояснилось, и я увидела перед собой эту жуткую картинку: как слетевший с катушек Чемберс продолжает играть в семью с живыми куклами – не только со мной, но и с моим малышом. Как он будет травить нас и издеваться над моим ребенком, как станет воспитывать его со своими больными установками в голове, как мой ребенок начнет называть Чемберса папой, не зная всей правды и не ведая, что такое нормальная жизнь. Я не могла вынести даже мыслей об этом. И сорвалась. Высказала все, что думаю.