Снизу доносились приглушенные голоса. Джаред не сразу понял, что они звучали не в его голове. Почти бесшумно он ступал по деревянной лестнице. Дом казался до боли знакомым. Миллс бывал здесь прежде, только вот сознание путалось и никак не могло распознать это место. Но он шагал дальше, на звук, и, достигнув последней ступеньки, стал различать голоса: женский и детский – мальчишеский. Джаред замер, стоило ему узнать этот женский голос. Такой родной…

Внутри все болезненно сжалось, стало трудно дышать, словно на грудь упало что-то тяжелое. Он не мог поверить ушам. Он думал, что больше никогда не услышит этот голос.

– Мама?.. – вырвалось у него растерянным шепотом.

Джаред тут же отмер и ринулся к гостиной, из которой доносились звуки. Распахнул деревянную дверь и остановился в проходе, оглядывая комнату. В центре стоял потрепанный бежевый диван, напротив – старый небольшой телевизор с торчащей антенной; высокое окно было прикрыто тонким тюлем, который пропускал ослепительный свет, заливающий комнату. Здесь же размещалась обеденная зона – простой деревянный стол и четыре стула из такого же темного дерева. За столом сидел мальчик лет восьми, а вокруг него суетилась женщина. Ее глаза казались уставшими, но излучали тепло, а каштановые волосы были аккуратно собраны наверх заколкой.

– Готов? – спросила она мальчика с легкой улыбкой.

– Мама… – прошептал Джаред снова, но его присутствие словно не заметили, и он продолжал удивленно наблюдать за происходящим.

– Может, подождем папу? – отозвался мальчик, подняв неуверенный взгляд. Внутри все похолодело. Джаред узнал его, а точнее – себя, узнал гостиную, дом, в котором вырос, узнал этот момент, этот день.

Его восьмой день рождения.

Сейчас воспоминания проигрывались словно на сцене театра, в котором сам Миллс занимал место безмолвного зрителя.

– Милый, папа еще не вернулся с ночной смены, а тебе уже пора в школу, – ответила женщина каким-то извиняющимся тоном, точно могла повлиять на отсутствие отца.

– Но он обещал! – воспротивился мальчик. – Он обещал, что хотя бы сегодня… – Голос его смолк, будто паренек понял тщетность возмущений.

Вздохнув, мать сочувственно взглянула на сына и принялась за дело. Зажгла свечки на торте, вытянула губы в мягкую улыбку и начала петь:

– С днем рождения тебя…

Голос матери, такой теплый и родной, отзывался ноющей болью в груди. Сердце Джареда рвалось от тоски. Как же он скучал по ней… Как же мечтал вновь увидеть ее, услышать ее голос, обнять.

Переполняемый болью и не в силах поверить в происходящее, Миллс прикрыл глаза и трясущимися пальцами надавил на веки. В висках пульсировало, он слышал собственное сердцебиение и ощущал, как тяжелеет голова. Казалось, он вот-вот рухнет на пол. Но затем услышал обращенное к нему: