Но я вижу, что ничего не в порядке.
Между его пальцев зажата сигарета, и я убираю её, бросая на землю. Его лоб покрыт потом, волосы прилипли к коже. Я вижу, как быстро он дышит, как вибрирует от дрожи его тело. Я видела Гая примерно в таком же уязвимом состоянии лишь однажды – когда ранила его в ногу, а затем нас обоих бросили в «темнице» поместья Харкнессов. Но сейчас то, что с ним происходит – нечто иное.
– Гай! – окликаю я, хватая его за лицо. – Всё хорошо. Слышишь меня? Всё в порядке.
Изумрудные глаза полны страха, хоть он и упорно пытается не смотреть на меня, чтобы не выдать этого. Его губы слегка приоткрыты, и из них с шумом выбирается воздух, а затем втягивается внутрь. Я прижимаю его голову к своей груди, обнимая и поглаживая по волосам. Он утыкается носом мне в шею, продолжает учащённо дышать и дрожать, а я не выпускаю и не собираюсь выпускать, пока он не успокоится окончательно.
А потом его руки вдруг обвиваются вокруг моей талии, и он прижимается ко мне сильнее, словно я единственное его спасение, за которое он должен хвататься, чтобы не погибнуть. Я не препятствую, я лишь запускаю пальцы в его волосы и пытаюсь не начать лить слёзы, потому что мне так больно видеть Гая таким.
Я чёртов монстр.
Глава 19
Глава 19
Всю ночь Гай лежит, прижавшись к моей груди, всё так же обхватив мою талию. Эта близость именно в эти мгновения не смущает ни его, ни меня. Потому что сейчас так надо. И наши натянутые отношения пока не имеют никакого значения. Я моментами глажу его по волосам, продолжаю гладить до тех пор, пока его дыхание не становится наконец ровным и тело не перестаёт дрожать. А затем засыпаю и сама, убедившись в том, что всё хорошо.
За всю ночь я не просыпаюсь ни разу, а значит, и Гай спал крепко.
Утро встречает нас ярким солнцем, и его лучи тонкими струйками пробираются сквозь щели не до конца задёрнутых штор. Я плотно закрыла двери, ведущие на балкон, вчера ночью, поэтому в комнате жарко.
Когда Гай просыпается, он смущённо отодвигается от меня, выпуская из своих объятий, и встаёт.
А затем хриплым спросонья голосом почему-то извиняется передо мной:
– Прости. Я надеялся справиться сам.
– За что ты просишь прощения? – хмурюсь я.
Он качает головой, слегка растерянный, потом идёт к шторам и раздвигает их, впуская в спальню больше солнечного света. Его рубашка помята, и из-за некоторых расстёгнутых пуговиц видна его грудь.
– Ты просишь прощения за, свою «слабость»? – изображая кавычки в воздухе, спрашиваю я, первым делом вспоминая Вистана. Ненавижу это слово. Ненавижу его самого. Больной ублюдок.