Он моргает, поворачивая голову в мою сторону.

У меня пересыхает во рту так, словно там ватные шарики. В мыслях проносится один и тот же вопрос, когда я его озвучиваю:

– Я совершил ошибку?..

Непрерывный гул от потока машин затихает, пока мы смотрим друг на друга, в воздухе повисает гнетущая тишина.

Кажется, что прошла целая вечность, прежде чем он качает головой:

– Нет, сынок. Ты все сделал правильно.

Я не до конца уверен, что верю ему.

Все, что я могу себе представить, – это Джун, рыдающую на полу в моей спальне и сжимающую своего слоненка; ее грудь сдавливает, пока она пытается дышать.

Я опускаю подбородок, взглядом утыкаюсь в пол. Смотрю на испещренный ковролин, покрытый застарелыми пятнами, – вероятно, его много раз чистили, пытаясь придать новый вид.

Вот на что я променял Джун.

Голые стены и выцветший ковролин.

Новое начало, испещренное пятнами того, что я оставил позади.

* * *

Она на улице, ухаживает за кустами сирени и зеленью, которые высажены перед домом, а я в это время паркую свой Highlander рядом со знакомой машиной, примостившейся на подъездной дорожке.

Она стоит ко мне спиной, шляпа с широкими полями защищает ее от палящего августовского солнца.

Я наблюдаю за ней какое-то время. У нее в ушах наушники, поэтому она не догадывается о моем прибытии. Хлопковые шорты и майка запачкались от работы в саду, фарфоровая кожа покраснела.

Я переношусь в далекое лето, где вижу ее, обгоревшую под раскаленным солнцем и запачканную от игры во дворике; светло-каштановые волосы переливались золотистым, когда на них падал свет. Я почти слышу ее детский смех.

Хлопают дверью, достаточно громко – Джун поднимает голову и вытаскивает наушники. На ее лице появляется улыбка, когда Кип выходит на террасу в своей форменной одежде.

Он улыбается ей в ответ.

Я стискиваю зубы.