Словно она никогда не теряла крылья.
Я прерывисто вдыхаю, стискивая пальцы, впитывая каждую ее частичку. Она склоняется, прыгает и покачивается, ее руки выгибаются дугой в форме радуги. Ее движения – настоящая поэзия, а улыбка – выгравированный на губах восклицательный знак танца.
Джун – намного больше, чем просто танцовщица.
Она самая изысканная хореография природы.
Когда песня заканчивается, Эндрю и Саманта радостно хлопают, лица сияют от гордости. Эндрю свистит, а Саманта складывает ладони перед собой, сияя материнским восхищением.
Я знаю, что они видели то же, что и я, – эту возрождающуюся искру.
И я надеюсь, что она ее разожжет. Я надеюсь, что она сохранит ее.
Джун делает театральный поклон, проводит рукой по кругу и откидывает волосы, смущенно засмеявшись. Ее взгляд перемещается на меня, жаждая моей реакции.
Я хлопаю.
Я улыбаюсь.
Но все, что она ищет, заключено в моем взгляде, в котором весь прочий мир померк, поглощенный любовью, которую чувствую.
Она опускает голову.
– Не знаю, как вы, дети, но я уже готов к торту, – заговаривает Эндрю. Он бросает на меня взгляд: – Клубничный с ревенем, да?
– Как всегда, – подтверждаю я. – Со сливочно-сырной глазурью.
В этом году я готовил торт на его день рождения.
Я каждый год готовлю торты на каждый день рождения.
– Я никогда не приму