Я вижу это так ясно.

И это разбивает мне сердце: все то, что я представляю, все, чего я жажду всей душой, – все это неправильно.

Я тяжело вздыхаю, сдерживая слезы, а затем выскальзываю из туфель и направляюсь к ней. Улыбка Джун меркнет, когда она ощущает тягостное чувство, волнами исходящее от меня. Я заставляю себя улыбнуться, не хочу ее волновать, не хочу, чтобы из-за меня тускнела ее улыбка.

– Привет, – говорю я, протягивая к ней руку. – Пахнет восхитительно.

Она снова вся сияет.

– Да? Я немного поражена, что ничего не сожгла, – говорит она, наклоняя голову вбок. – Я готовила по рецепту бабушки. Всегда считала, что он у нее самый лучший.

Джун едва слышно произносит эти слова. Все внимание с брауни сразу переключается, когда я касаюсь ее лица и придвигаюсь к ней поближе.

– Ты счастлива? – мягко спрашиваю я. В моем голосе проскальзывает нотка, звучащая громче слов.

Ее красивые черты лица искажаются беспокойством, и она тянется вверх, обхватывая мои запястья:

– Конечно, я счастлива. Я так счастлива!

– Даже несмотря на то что ты не танцуешь? Несмотря на то что ты не в Нью-Йорке?

Она замирает.

Лишь на долю секунды, лишь на крошечный, едва уловимый миг, но я вижу это.

Я вижу.

– Да, – кивает она, прижимаясь ко мне. – Я лучше буду здесь, с тобой.

Я прижимаюсь к ней:

– Что, если ты упускаешь шанс? Что, если ты потом всегда будешь жалеть, что не последовала за своей мечтой?

– Брант… Я люблю тебя. Я никогда не пожалею о том, что выбрала любовь.

– У твоей мечты есть срок годности, Джун. А у любви – нет. Я всегда буду любить тебя, – шепчу я, притягивая ее ближе и вдыхая ее аромат. – Ты ведь знаешь это, да?