– Я тоже так устал терять.

Он смахивает слезы, кивая. Затем он издает сокрушенный стон, или, может быть, это стон исцеления, закрывающий пропасть между нами,

Эндрю стискивает меня в объятиях.

Я закрываю глаза и обнимаю в ответ человека, по которому скучал два долгих года.

– Прости меня, – говорю я. – Прости за все, через что я заставил тебя пройти.

Эндрю «разбивается на части». Он кладет голову мне на плечо, расплакавшись, и мы замираем так, как будто наверстываем все объятия, которые упустили.

– И ты меня прости, – шепчет он сбивчиво, все еще крепко прижимая меня к себе. – Я не говорю, что все исправлено или стерто из памяти, и я не говорю, что это будет легко для меня. Но я могу понять и принять вещи такими, какие они есть. Просто потерпи немного, сын.

Он назвал меня сыном… От этого на моих глазах наворачиваются жгучие слезы, а горло перехватывает от нахлынувших чувств. Я тут же спрашиваю:

– Что ты хочешь сказать?..

– Я говорю… езжай в Нью-Йорк, Брант. – Эндрю резко ударяет меня по спине, затем отстраняется, все еще держа за плечи. Он смотрит мне в глаза, и на долю секунды я вижу Тео. В этом взгляде я вижу их общее благословение. – И что бы после этого ни случилось, значит, так и должно быть.

Надежда ослепляет меня, как первый луч света, пришедшего в виде прощения.

Второй шанс.

Мы специально не упоминаем Джун, но я точно знаю, что он имеет в виду:

«Поезжай в Нью-Йорк ради своей карьеры, даже если в итоге останешься там ради моей дочери».

После этого он долго не задерживается.

Эмоции слишком сильны, и мы сказали все, что должны были сказать.

Когда Эндрю выходит из квартиры, я провожу рукой по лицу, медленно выдыхая, и опускаю взгляд на индексную карточку, все еще лежащую на моем столе.

Мое сердце бешено колотится.

А потом я беру ее в руки и читаю.