– Грудь? – папино беспокойство заставляет мое сердце подпрыгивать. – Это что, тромб?

Спокойно и бесстрастно медсестра нажимает еще одну красную кнопку на стене. Вторая проверяет мои жизненные показатели, и манжета для измерения кровяного давления плотно сжимает мою руку, когда первая медсестра наклоняет меня вперед и прислушивается к моим легким.

– Ты можешь сделать для меня вдох, Ви?

Я качаю головой, и мое тело начинает дрожать. Пытаюсь вдохнуть, но это трудно.

– Это больно.

– Я знаю, дорогая, и мы пытаемся понять почему.

Почему? Я знаю почему.

– Она мертва. Мама умерла. Она мертва. Она была мертва и… – я задыхаюсь на следующем слове, так как горячие слезы туманят мое зрение. Две медсестры смотрят друг на друга, а папа, похоже, печально вздыхает с облегчением.

– Паническая атака? – говорит одна из медсестер, а другая кивает, продолжая слушать мою грудь.

Она вынимает из ушей стетоскоп.

– Доктор прописал лекарство на случай, если мы столкнемся с чем-то подобным. Мы можем поставить его тебе в капельницу.

– Сделайте это, – говорит папа и встает вместо медсестры рядом с моей кроватью. Они обе уходят, и он берет мою руку, которую я прижимаю к своей груди, в обе свои.

Я пытаюсь втянуть в себя воздух, но это слишком больно.

– Мама умерла.

– Да, умерла. – В его глазах блестят слезы.

В течение многих дней мои мысли были похожи на пузыри, которые выдувает ребенок.

Мои эмоции казались такими далекими, как будто я была отделена от них стеклянной стеной. Но теперь она разбилась, и меня режут осколки стекла. Горе такое всепоглощающее. Как будто тебя обдало жаром после пребывания в морозильной камере.

– Она была мертва, но вернулась, – пытаюсь сказать я, но слова превращаются в рыдания, – она вернулась, чтобы я не оставалась одна. Это она звала тебя той ночью. Ты спустился вниз, потому что она звала тебя.

– Нет, орешек, это ты меня звала.

– Мама выкрикнула твое имя! – кричу я, чувствуя себя двухлетней девочкой, топающей ногами.