Наоми вздыхает, как будто я не могу понять, что она пытается сказать.
– Да, ее так звали, – произносит она. – И она была обычной женщиной, но при этом любила тебя.
Наоми поднимается на ноги, как будто ее работа здесь окончена. Как будто она считает, что у нее больше не осталось слов, которые могли бы проникнуть в мою глупую голову. Возможно, она права.
Мне по-прежнему нужно прощение Мэл.
Я по-прежнему хочу, чтобы она одобряла то, что я делаю. Чтобы любила меня. Была для меня родным домом. Я не знаю, смогу ли я почувствовать себя так рядом с кем-нибудь другим.
Но все-таки я выхожу в холл и крепко обнимаю Наоми – так, как когда-то меня обнимала Мэл. Наоми напрягается и неловко хлопает меня по спине.
– Спасибо тебе, – говорю я.
Когда Наоми уходит, я возвращаюсь в гостиную, сворачиваюсь калачиком на диване и плачу. Я плачу по людям, которых любила и которых потеряла. Я плачу по той маме, которая никак не могла проснуться, и по той, которая не проснется уже никогда. Я плачу из-за страшного октябрьского вечера и из-за того, кем я начала себя считать после него.
Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь принять себя, как это сделала Уиллоу. Как это сделала Мэл.
Но я решаю здесь и сейчас, что я должна попытаться.
Я должна попытаться, потому что моя ненависть к себе не спасла ни Ро, ни Мэл. Потому что она не вернула мне Люка и не изменила прошлое.
Я наугад вытаскиваю диск из коробки, которую принесла Наоми, и вставляю его в старенькую стереосистему, которая стоит в нашей гостиной.
Комнату заполняет прекрасный голос Эллы. На мгновение мне снова семь, и девять, и тринадцать, и я танцую с Мэл в гостиной Коэнов. Мы крутим бедрами, трясем плечами и смеемся – счастливые, полные надежды и живые. А в следующую секунду мне снова восемнадцать, и я стою одна посреди своей гостиной. Совершенно несчастливая, не очень-то полная надежды, но все-таки живая.
Конечно, этого недостаточно, но хотя бы что-то уже есть.
27
27