Тишина.
– Я хочу знать, кто он.
Тишина.
– Каким человеком он был.
Тишина.
– Как вы полюбили друг друга.
– Кто сказал, что мы друг друга любили?
Я съеживаюсь, как от удара. Конечно. Вероятно, это не должно так меня изумлять, но неужели в жизни моей матери хотя бы на краткий миг не возникало любви? Глупо, но я тотчас думаю о Кьере, и в животе начинает расползаться неприятное сосущее чувство.
– Он знает, что я существую? – тихо задаю я вопрос.
– Нет.
– Ты никогда ему не говорила, что беременна? – Слава богу, на боль накладывается хоть какая-то эмоция, напоминающая гнев.
– А с чего вдруг я обязана была это делать?
– С чего? – Голос у меня чуть ли не срывается на крик. – Может быть потому, что он должен был знать! Может быть, это все бы изменило! Может быть… – …тогда меня любил бы хоть один из вас. Делаю над собой усилие и проглатываю это предложение.
– Это ничего бы не изменило, Лив. – То, что мамин голос внезапно звучит намного мягче, меня настораживает. – Твой отец был просто-напросто убогим журналистишкой, который спал со мной, чтобы подобраться к закрытым внутренним делам. Опустившееся существо, чьим единственным умением было вранье. – Ее голос продолжает по-дружески тереться об меня, словно кошка. Давление у меня в голове возрастает. – То, что под конец этой истории я забеременела, – горько смеется она, – было, разумеется, малоприятной неожиданностью.
Я. Я – малоприятная неожиданность.
– Зачем мне рассказывать ему о тебе? Считаешь, его это интересовало? – Теперь она вновь говорит так же холодно, как всегда. – Он снова ушел из моей жизни. И хорошо. А ты вошла. Я с этим справилась.
А я нет. Я никогда особенно с этим не справлялась. Но что-то мне подсказывает, что мама этого так и не заметила.
– Ты могла сделать аборт, – процедила я еле сдерживающимся голосом.
– Для этого было слишком поздно.