С радостью.

Потому что привыкла легко брать такую высоту. В одно касание отталкиваясь от надёжной опоры и с уверенностью зная, что падение мне не грозит, так как меня всегда подхватят. Раз за разом опровергая, что люди не летают. Расправляя крылья, не допуская мысли, что они есть не у всех. Без оглядки на зависть, солнечные и морозные ожоги, преграду встречного ветра.

С грустью.

Потому что поднимаюсь на эту высоту, чтобы с ней проститься. Я же думала, что, разбившись вдребезги, уже никогда не смогу… И вот я здесь. Поверженные песочные часы встают. В смелом противоречии всем известным законам физики вместо горки песка в них появляется маленький действующий вулкан. Он извергает ввысь свой единственный фонтан, в который превращается сам до последней крупинки. Все песчинки рассыпаются фейерверком в верхнем сосуде. Они растерянно зависают в воздухе на те самые мгновения, пока я парю и прощаюсь.

Есть другие высоты.

Выше. Но туда, тараня купол, улетают те, кого ничего не держит, или те, кто осознанно выбирает одиночество и несёт ответственность лишь за себя. Не мой вариант.

Ниже. Наверное, я их проходила, но плохо помню. Взяв более высокую планку, не хочется её опускать.

Я не приобрела страх высоты, но больше не рискну замахнуться на мой рекордный уровень. Пусть он остаётся не омрачённым ничем печальным. Даже если дальше мне светит только нулевая высота.

Мои секунды в вышине истекают.

Стас выскальзывает из меня, по инерции подаётся сильно вперёд. Прикрываю глаза, слегка отворачиваю голову и ловлю щекой тяжелую каплю. Он невесомо стирает её подушечкой большого пальца и замирает надо мной, потому что я, наконец, смотрю ему в глаза.

Приземляюсь.

Раньше я бы игриво или порочно облизала его палец и…

Не важно. Раньше было раньше. Сейчас есть сейчас.

Подо мной снова очень сыро.

— Я залила всю простыню и матрас, — усмехаюсь, перекатываясь из-под Стаса, и сразу спрыгиваю на пол. — Попроси, пожалуйста, погладить моё платье, а то наш слишком взрослый сын решит, что ты нахально мял меня во всех придорожных кустах, а я этому охотно потворствовала.

Стас садится. На расстоянии я не различаю его взгляд в темноте, но чувствую на себе. Он меня не смущает. Вряд ли муж видит меня чётче, чем я его. К тому же, глупо прятать знакомые ему растяжки или стесняться, что грудь, конечно, не обвисла строго на юг, но уже не такой пышный торчок, как в юности.

— А ещё, налей минералки. Думаю, она точно у тебя найдётся.

— Найдётся, — теперь усмехается Стас и добавляет вполне серьёзно: — Ты знаешь.

Он встаёт, а я понимаю, что видимость в комнате гораздо лучше, чем я представляла.