Стас останавливается перед гостиницей и поворачивается ко мне. Я молча смотрю сквозь стеклянные двери на фойе в спокойных тонах, пока между нами натягиваются множественные незримые заряженные провода. Они посылают одночастотные импульсы, на которые отзывчиво вибрирует всё внутри.
Если на качелях я ещё была способна вспомнить о том, что существует «правильно» и «неправильно», то сейчас не в состоянии хотя бы примерно соотнести их с тем, что собираюсь сделать.
А я собираюсь.
И делаю, разрешая себе вообще не думать.
Выхожу из машины в размытую реальность. В чёткий фокус хаотично попадают ступени, мягкие диваны, мелколистный фикус в огромном декоративном кашпо, кнопки лифта, длинная ковровая дорожка, белоснежный унитаз, хромированный кран, знакомая зубная щётка, лунный свет и Стас, который возвышается в нём надо мной.
— Это твой номер? — спрашиваю тёмный силуэт, черты которого давно записаны в памяти.
— Да, — он отвечает приглушённо, будто боится меня спугнуть. — Поговорим? Или… — Склоняет голову то ли, чтобы лучше меня видеть, то ли снова поцеловать и зафиксировать неопределённое немое многоточие.
— Для поговорить необязательно было приезжать сюда, — обозначаю прямо и берусь за концы пояса.
— Можно я сам? — Стас подаётся ко мне, но сохраняет минимальное расстояние между нами.
Застываю, цепляясь за тонкую ткань. Глаза и разум застилает серебристо-сизая пелена, которую простреливают искры, разгорающиеся в самой глубине под сердцем. Каждая их них прошивает сознание, повторяя: «Разрешаю».
Стас задевает меня рукавом, сокращая ещё несколько сантиметров. Он медлит, не веря, хотя уже получил моё согласие. Получил, но, тем не менее, оставляет последнее слово за мной.
Роняю концы пояса и опускаю руки.
— Я её не целовал.
— Я его тоже.
Мы стоим впритык друг к другу, касаясь лишь звуками, которые царапают горло, ранят слух, но одновременно освобождают от чего-то невыносимо тугого, что сковывало изнутри.
— Я здоров. Справка в паспорте.
— Я тоже. Моя в другой сумке.
Мы встречаемся взглядами, понимая, что в погоне хотя бы за такой чистотой всё равно не стали чище.
— Отвратительная прелюдия, — пытаюсь усмехнуться, а, в итоге, лишь жалко всхлипываю.
Губы Стаса тотчас накрывают мои. Я без заминок впиваюсь в его.