3 августа 1955 года

Признание: август напоминает мне о Маремме.

Мы никогда больше не возвращались в Гроссето или на пляжи Мареммы. Возможно, однажды мы отвезем туда наших детей и покажем им прибрежные заводи и розовых фламинго. Будем купаться в прозрачной воде, собирать шишки приморских сосен и забираться на скалистые утесы. Но я не знаю, смогу ли.

Теперь мы каждый август ездим на полуостров Кейп-Код, шутя между собой, что это тоже сапог, только поменьше. Останавливаемся в пляжном домике, едим пасту и лобстеров, я играю на скрипке. Кожа Анджело опять чернеет за считаные часы, а глаза кажутся синее самого океана, в то время как я лишь стараюсь не обгореть и не потеряться в мыслях, которые преследуют меня, точно длинные ноты на ветру.

Мы ищем жемчуг, воруем друг у друга поцелуи и ускользаем, чтобы заняться любовью, – вылитые подростки в заброшенной рыбацкой хижине. Август на море всегда делает мне немного больно, но это хорошая боль, необходимая агония. Вечный спутник жизни и радости, которые не настали для многих других. Иногда я слышу запах папиной трубки или далекие звуки Шопена – будто дядя Феликс напоминает мне, кто я. Мне по‑прежнему снится поезд. Видимо, мое подсознание так до конца и не поверило, что все позади. Я прыгнула, обманув смерть, и все же вынуждена прыгать по ночам снова и снова. Я ненавижу эти сны и после них всегда просыпаюсь с привкусом крови во рту, отчетливо ощущая запах мочи и пороха. Анджело никогда меня ни о чем не расспрашивает, зная все и сам. Просто обнимает крепче, и я прячу лицо у него на плече, вдыхая тепло его тела и выдыхая страх, потому что август напоминает мне и об Освенциме.