– Преступлением? – холодно усмехнулась она. – Когда хотят приписать кому-нибудь вину, за основаниями дело не станет. Если кто-то очень уж хочет обвинить тебя, то ты будешь виновен, даже не сделав ровным счетом ничего!

Десятый и четырнадцатый торопливо поприветствовали восьмую госпожу. Та, бросив на меня взгляд, мягко попросила восьмого господина:

– Сделай так, как хочет Жолань!

С этими словами она подошла к столу, разложила на нем лист бумаги и натерла немного туши, после чего протянула мужу кисть.

Его дыхание участилось, грудь взволнованно вздымалась и опадала, когда он резко схватил кисть и принялся быстро писать. Закончив, он отбросил ее и тут же быстрым шагом вышел из кабинета. Восьмая госпожа внимательно прочла написанное, после чего передала мне, по-прежнему стоящей на коленях:

– Возьми.

Забрав отпускное письмо[73], я отвесила ей земной поклон:

– Благодарю госпожу.

– Тебе не стоит благодарить меня, – холодно произнесла она, с горькой улыбкой покачав головой. – Я стараюсь лишь для себя. Всю жизнь вкладывала душу в соперничество с ней, а выходит, что ей было все равно.

Восьмая госпожа запрокинула голову, глядя в потолок, и плачущим голосом саркастически добавила:

– Разве это не самая грандиозная шутка на свете? Оказывается, я всю жизнь боролась с той, кого сама придумала! Не хочу сражаться с ней еще и в загробном мире. Если она хочет уйти – лучше не придумаешь! С радостью провожу ее!

Она засмеялась и, продолжая высоко держать голову, быстро покинула кабинет.

Я сжала в руках отпускное письмо, плача от жалости как к сестре, так и к восьмой госпоже. Эта высокомерная женщина думает, что если запрокинуть голову, то слезы не польются из глаз?

Сжимая сестру в объятиях, я зачитала ей отпускное письмо, чеканя каждое слово:

Жолань дослушала до конца, и ее лицо осветилось счастьем. Не в силах поверить, она забрала письмо и, внимательно перечитав его, спросила:

– Это правда написано рукой господина?

– Неужели я бы осмелилась обмануть тебя, сестрица? – возмутилась я.

Жолань прижала бумагу к груди и, едва заметно улыбнувшись, тихо вздохнула:

– Видишь, Циншань? Я больше не часть семьи Айсинь Гьоро. Иду к тебе. Хочу взглянуть на тот куст тамариска, что мы посадили вместе, хочу отведать воды из реки, что подпитывается тающими снегами с высоких гор. Мы… Мы отправимся на небеса верхом на лошадях…