«Дышать мне тяжко, я скрываю слезы, о горестях народа я скорблю»[85]. Если судить Иньчжэня с точки зрения того, какой из него император, то можно с уверенностью сказать, что он прекрасный правитель, которого заботят страдания его народа, который искренне трудится ради простых людей.

Лежа в темноте, я видела, что Иньчжэнь смотрит на меня не отрываясь. После долгого молчания он произнес:

– Я думал, ты больше всего на свете ненавидишь читать все эти древние тексты с их тяжеловесным языком. Как же ты умудрилась заучить наизусть «Лисао»[86], смысл которой понять весьма непросто, а читать – язык сломаешь?

– Ты так любишь магнолии, – мягко ответила я, глядя на него. – Дарил мне и шпильку, и серьги, выполненные в виде этих цветов. Мне всегда было интересно, почему же магнолия так сильно тебе нравится.

– И давно ты выучила эту поэму? – спросил Иньчжэнь.

– Не скажу, – засмеялась я, кусая губы. – Если скажу, ты будешь слишком уж доволен собой.

Иньчжэнь взял меня за руку, мягко прижался к ней губами, а затем крепко сжал со словами:

– Я знал, что ты все поймешь.

Мы молча глядели друг на друга, и я чувствовала, как мое сердце замирает от переполняющей душу нежности. Медленно наклонившись, я мягко накрыла его губы своими, и мы слились в жарком поцелуе. Обрадованный, Иньчжэнь тихо выдохнул и собрался было перевернуться, чтобы я оказалась под ним, но я не позволила, сама прижав его к постели.

– На этот раз сверху буду я, – прошептала я, легонько покусывая мочку его уха.

С этими словами я развязала пояс его халата и прижалась губами к его шее. Мои поцелуи спускались все ниже, пока рука неторопливо проникала к нижней части его тела, которая тут же напряглась.

– Жоси, мне так повезло с тобой, – пробормотал Иньчжэнь. – Небеса ко мне невероятно щедры.

Утром, проснувшись на рассвете, когда небо было уже совсем светлым, я пошарила рукой по постели и поняла, что она пуста. Я, всегда спавшая очень чутко, этой ночью уснула так крепко, что даже не заметила, в каком часу Иньчжэнь ушел.

Перевернувшись на другой бок, я вдруг ощутила едва уловимый аромат. Я открыла глаза и увидела лежащую у изголовья записку, благоухающую магнолиями. Записка гласила: «Я отправился на аудиенцию».

Одна лишь коротенькая, простая фраза звучала намного лучше, чем сотни сладких и льстивых слов. На душе стало тепло, а сердце так разомлело, что казалось, будто оно сейчас растает. Я мигом вскочила с постели и отправилась умываться и завтракать.

Когда я вошла, Юйтань с еще одной придворной дамой как раз отбирали чайные листья.

– Сегодня я буду готовить чай и сладости для Его Величества! – с улыбкой сообщила я.