Медленно выдохнув, я произнесла:

– Я не хочу, чтобы мой труп гнил, источая неприятный запах. Когда умру, пусть мое тело сожгут, а пепел развеют по ветру…

Четырнадцатый закрыл мне ладонью рот, не дав договорить.

– Ты что, хочешь, чтобы от тебя совсем ничего не осталось?

– Не в этом дело, – усмехнулась я, тяжело дыша. – Я всегда хотела быть свободной, но оказалась на всю жизнь заперта в Запретном городе. Не хочу и после смерти оказаться в заточении. Как здорово быть унесенной ветром! Чего хорошего в том, чтобы тебя закопали в землю? Там темно и тело будут поедать жуки.

Он вновь зажал мне рот ладонью, заставляя замолчать. Ах да, люди прошлого же не могли рассуждать о захоронении подобным образом. Я пару раз моргнула, показывая, что больше не стану об этом говорить, и четырнадцатый убрал руку.

– Я всем сердцем желаю этого. Пообещай, что так и сделаешь!

Он долго молчал и в конце концов с глубоким вздохом сказал:

– Обещаю.

Этот разговор отнял у меня все силы, и теперь я молча лежала, глядя на цветы персика над моей головой.

– Жоси, – заговорил четырнадцатый господин, – если переродишься, ты будешь помнить меня?

Контуры цветов персика становились все более размытыми, пока не превратились в сплошную розовую дымку, которая улетала все дальше. Перед глазами остался лишь один четкий силуэт, принадлежащий одинокому человеку, что никогда не обернется.

– Мэнпо[116] придется дать мне побольше супа, чтобы я могла забыть всех вас, начисто забыть, – пробормотала я. – Юньти, живи счастливо и забудь о прошлом, забудь восьмого… восьмого…

Налетел порыв ветра, и персиковые лепестки, шурша, красным ливнем хлынули на землю, покрыв Жоси с ног до головы и окрасив алым ее серебристо-голубое платье. Темно-красные лепестки кружились, застилая небо. Юньти долго сидел под деревом не шелохнувшись, а затем вдруг сжал Жоси в объятиях, спрятав лицо в ее черных волосах. Слеза, сбежав по его щеке, упала на лицо Жоси прямо возле ее глаза. Она едва не скатилась вниз, но замерла, и теперь казалось, будто это слеза Жоси, собравшейся заплакать.

То затихающий, то становившийся громче заунывный мужской голос продолжал свою тибетскую песнь. Она разносилась далеко-далеко, и ее эхо раздавалось меж цветущих персиковых деревьев.

«Первая: лучше всего никогда не встречаться, тогда невозможно будет друг в друга влюбиться.

Вторая: лучше всего никогда и не знаться, тогда невозможно будет в тоске вечной томиться…»[117]

Глава 21 Послесловие

Глава 21

Послесловие