Как будто инеем покрылись занавески – сияет в окнах полная луна

Как будто инеем покрылись занавески – сияет в окнах полная луна

Шестой год эры Юнчжэна

– Хунчжоу, негодник, верни мне рисунок!

Чэнхуань бежала за Хунчжоу, который, на бегу оборачиваясь и строя рожи, дразнил ее:

– А вот и не отдам, не отдам!

Так они и мчались – одна преследовала, другой убегал, – пока в конце концов не вбежали в храм Дагуанминдянь.

Множество колонн и обилие мебели создавали препятствия на пути преследовательницы. Хунчжоу чувствовал себя как рыба в воде и ни капельки не боялся, но Чэнхуань, уже начав задыхаться, по-прежнему не могла догнать его. Внезапно озаренная какой-то мыслью, она закричала в спину беглецу, добавив в голос побольше страха: – Царственный дядюшка!

Хунчжоу больше всего на свете боялся своего отца.

Содрогнувшись от ужаса, он мгновенно упал на колени.

Смеясь, Чэнхуань выдернула из его рук свой рисунок и, встав перед ним, сказала с торжествующей улыбкой:

– Будь послушным мальчиком, Чжоу-эр, поклонись мне несколько раз, и тогда я прощу тебя. Поняв, что над ним издеваются, Хунчжоу густо покраснел и, вскочив на ноги, замахнулся на Чэнхуань. Та резво отскочила и бросилась бежать, крича на ходу:

– Я не велела тебе стоять на коленях, ты сам хотел выразить мне уважение поклоном, в чем же моя вина?

Они двое с шумом и смехом носились друг за другом. Внезапно раздался грохот: голубая ваза гладкого фарфора, в которую обычно ставили барвинки, рухнула на пол. Чэнхуань с Хунчжоу тут же затихли и растерянно уставились друг на друга. В том, что они что-то разбили, не было ничего страшного, они оба с детства творили вещи и похуже. Однако только что они вспомнили, что их предупреждали – ходить в храм Дагуанминдянь и резвиться там категорически запрещено.

– Это не я разбила, а ты, – немедленно заявила Чэнхуань.

– Не я, а ты в нее врезалась, – возразил Хунчжоу.

Они начали ссориться, перекладывая вину друг на друга. Вдруг Хунчжоу проговорил:

– Царственный отец бывает в этом зале только во время празднования Нового года и прочих торжеств, а еще когда принимает иностранных послов. Мы тихонько уберем осколки, и ничего не будет заметно. Если же кто-нибудь спросит, скажем, что мы ничего не знаем…