Было Сретенье 1921 года. Саша и Коля весело бегали вокруг дома и грызли сосульки, которые отламывали от невысокой крыши двора. Глаша гулила в ветхой люльке, которую отдали добросердечные соседи. Александр работал в совхозной конторе через несколько домов по той же улице.

Катерина с утра сбегала в церковь и, вспоминая Агафью, пекла жаворонков, и по привычке повторяла:

Всего пять – каждому по птичке. Теперь и она, отправляя лопату в печь, говорила: «Кузьма-Демьян, матушка, помоги мне работать!»

К окну подлетела синица и стала стучать клювом. Катерина подумала: «Ах ты, птичка-синичка, создание Божье. Какую весть мне несешь?» Вспомнилось ей Сретенье 1917 года, когда вернулся с войны Николай. Катерина, поддавшись воспоминаниям о былом, несмотря на праздник, готовилась белить печь: сначала слегка протопила три раза, дала немного остыть. Потом развела в корыте гашеную известь, раствор соли и добавила несколько яичных белков. Из пеньки скрутила кисть и начала белить. Дело спорилось. Печь, подсыхая, получалась белая, нарядная. Катерина любовалась – наконец стала привыкать к дому, наводя свои порядки, а тот благодарно принимал новую хозяйку.

Катерина запела:

Вдруг послышалось, как кто-то взошел на крыльцо, открыл дверь, и из коридора донеслись знакомые шаги. Шаги хромающего человека.

«Нет, так не бывает», – подумала Катерина. В душе смешались радость и страх.

Наконец дверь открылась. На пороге в форме красноармейца стоял Николай.

– Ну вот и я. Снова на Сретенье. Встретились.

Катерина бросилась к нему:

– Да как же? Что же? – слезы мешали ей говорить.

Николай обнял ее. От него непривычно пахло дымом, керосином и дегтем.

– Я за тобой, Катерина. Времени мало. Собирайся.

Катерина отшатнулась:

– Как? Что ты? Я не могу!

Николай торопливо заговорил:

– Я вернулся за тобой. Слышал про все: про голод, про то, что творят красные. Бери детей – поедем. Я не могу без тебя.

Катерина заплакала. Тут, как будто чувствуя свою мать, в комнате закричала Глаша.

Николай снял шапку и устало опустился на стул.