– Ты хочешь сказать, что один из самых влиятельных шейхов Арабских Эмиратов – друг юности твоих родителей? – шепчет мне на ухо Эшфорд.
– Тридцать лет назад, во время жизни в коммуне, он еще не был шейхом! Его отец был, а ему нравилось жить свободно и, скажем, нетрадиционно. С тех пор они с родителями остались большими друзьями, и каждый раз, как Амжад оказывался проездом в Лондоне, заглядывал нас проведать.
– Надеюсь, мой внезапный приезд не стал неприятным сюрпризом, – извиняется Амжад.
– Нет-нет, это честь, удовольствие, наш дом – ваш дом! – Дельфина склоняется в глубоком реверансе.
Мои родители сопровождают Амжада в салон, а Дельфина оживает как по волшебству. – Шейх в Денби! Эшфорд, этот праздник войдет в историю. Герцог Невилл и шейх!
– Еще пять минут назад ты была готова строить баррикады и поднимать пехоту, чтобы только не пустить друзей Джеммы, а, между прочим, это ее вечер, ее день рождения, помнишь?
Дельфина закатывает глаза, как кукла из «Изгоняющего дьявола», и отправляется охотиться за новым именитым гостем.
Эшфорд со стыдом смотрит на меня:
– Я прошу у тебя прощения за свою мать.
– Не трать силы понапрасну. Дельфину простить нельзя, и я ее принимаю такой, какая она есть. Как и она должна принять меня такой, какая я есть.
– С днем рождения! – В Денби входит Харринг своей обычной уверенной походкой. – После парка аттракционов я надеялся как минимум на механического быка и родео, но вы меня разочаровали.
Эшфорд фыркает:
– Моя мать все сама организовала. Как видишь, ее почерк легко узнаваем.
– Шампанское девяносто седьмого года, тяжелые, как комод из цельного дерева, блюда, которые до послезавтра не переварятся, и усыпляющий струнный квартет, – подавленно перечисляет Харринг.
– Никакого струнного квартета. Автобус по воле судьбы их бросил в Уинчестере, – сообщает Эшфорд.
– Бог существует! – ликует он.
И, как раз когда Сесиль перешагивает через порог, из бального зала доносятся ноты
– Вот это, я понимаю, музыка! – удивленно восклицает моя подруга.
– Да что ты можешь знать о музыке, ты ведь только траурные марши слушаешь, – насмехается над ней Харринг.