– Но…

– Ви́на, я не хочу, чтобы ты казнила себя! Я все же узнала, что такое счастье – благодаря тебе. – Мэри легко касается ее руки. – Знаешь, в жизни важна не продолжительность, а глубина. Мой брак продлился две недели, жизнь Джейн окончилась в семнадцать лет; но воспоминания о них не меркнут.

Как уже не раз случалось, Левину поражает глубина и сила этой мысли. Ей кажется: как художник вглядывается в свою натуру, пытаясь за случайными внешними чертами разглядеть и понять ее суть – так же Мэри вглядывается в жизнь.

– Ах да, – говорит вдруг Левина, – я и забыла. У меня есть кое-что для тебя.

И, порывшись в рабочей сумке, стоящей у ее ног, достает оттуда свернутые листы бумаги.

Мэри развязывает бечевку, которой они скреплены, и разворачивает листы. Перед ней рисунки, сделанные много лет назад. Портрет Фрэнсис. Несколько портретов Кэтрин: вот она улыбается своей неотразимой улыбкой, вот смеется, вот дуется (и как очаровательно дуется!), вот о чем-то шепчется с Джуно.

Мэри перебирает их, подолгу останавливаясь на каждом, и в конце стопки находит портрет Джейн. Несколько скупых линий, скорее, набросок – но это она: то же стоическое спокойствие, та же улыбка в уголках рта, тот же глубокий взгляд.

– Ви́на, ты была свидетельницей нашей жизни, со всеми ее радостями и печалями. Должно быть, в этом и заключена роль художника. Пожалуй, раньше я по-настоящему не понимала, как ценны… как важно сохранять мгновения. – Она снова смотрит на портрет старшей сестры. – Можно мне оставить его у себя?

– Они все для тебя, Мэри. Это твоя семья, твое прошлое: все они твои.

– Как ты думаешь, Ви́на, если бы мы – мои сестры и я – знали, что с нами станет, мы смогли бы изменить ход событий?

Левина отвечает не сразу; вопрос Мэри заставляет ее задуматься.

– Нет, – отвечает она наконец. – Проклятие вашей семьи – в крови Тюдоров. В Марии Шотландской течет та же кровь; и вот, теперь она в темнице – ее постигла та же судьба. А если Сесил добьется своего, она заплатит за собственную кровь самую страшную цену.

– Самую страшную?

– Елизавета пока упирается. В конце концов, Мария Шотландская – такая же королева, помазанница Божья. Но Сесил… он всегда получает то, что хочет.

– Ты права, Ви́на: еще до того, как мы появились на свет, наши судьбы были записаны кровью – кровью Тюдоров. Если бы кто-то из нас родился мальчиком…

– Мальчиком, да! Тогда все могло бы сложиться по-другому.

Снова наступает молчание: обе смотрят в окно, на озеро, по которому, бешено хлопая крыльями и распугивая флотилию уток, плывет лебедь. Картина комичная и совершенно неизящная – не так представляешь себе лебедей. Обе женщины смеются.