Камилла вздохнула, напуская на себя страдальческий вид.

– Я этого не говорила, Аврора. К тому же мы с тобой уже это обсуждали. У тех произведений, которые ты собираешься выставлять, нет будущего. Жестянки с томатным супом и кролики из надувных шаров – все это лишь причуды. Сегодня они есть – а завтра их нет. – Она ненадолго умолкла, тщательно промакивая салфеткой рот. – Цель искусства – сохранение культуры, выражение красоты, а вовсе не шокирование публики. Вот почему истинные мастера навсегда остаются мастерами. И именно поэтому спустя лет пятьдесят никто не вспомнит даже имени Энди Уорхола. Потому что настоящее искусство – вечно. Вы согласны со мною, мисс Руссель?

Рори тихонько застонала:

– Пожалуйста, вот только не надо втягивать в наш спор Солин.

– Никто тут и не спорит, дорогая. Мы просто сидим и разговариваем. К тому же, французы, как никто, разбираются в искусстве. Именно они дали нам Моне, Дега, Ренуара, Сезанна – перечислять можно бесконечно.

– И вот вам, пожалуйста! – воскликнула Рори, обращаясь, скорее, к Солин. – Если это не Ренуар или Моне, или не опус какого-нибудь другого запылившегося старикана, – то это, значит, не настоящее искусство.

– Ну, давай, потешайся, – отрывисто произнесла Камилла. – Однако так уж случилось, что я кое-что знаю о предмете нашего спора. Мир искусства умеет отсекать от себя тех, кто чересчур отклонился от хорошего вкуса.

– А кто, интересно, решает, что воплощает собою хороший вкус? Ты?

– Специалисты решают. Историки, коллекционеры, критики. Их мнения могут или возвеличить художника, или его погубить. Так же как и владельца галереи.

Солин некоторое время слушала все это молча, распихивая еду по тарелке. Потом предельно аккуратно положила вилку и подняла взгляд на Камиллу.

– Во время войны нацисты называли искусство, которое им не нравилось, дегенеративным. Они тогда решали. Они утверждали, что там, дескать, неподобающая тематика. Хотя все понимали, что за этим стоит. В действительности, boche плевать было на то, что подобает. Их ненависть была обращена к самим художникам: к тем, кого они любили, во что верили… и какой они были фамилии. – Она умолкла на мгновение, прикрыв глаза. – Художников арестовывали и допрашивали. Некоторых – в основном евреев – убивали. Однажды ночью немцы устроили огромный костер в парке перед Национальной галереей, сжигая без остатка целые коллекции. Пикассо, Дали, Миро. Все было утрачено. Работы вашего любимого Ренуара или Моне уцелели только потому, что, пока все прочее горело, эти картины урвали себе – точнее, попросту украли – нацистские офицеры. Потому что они тогда выбирали, чему быть, а чему погибнуть.