– Так и чего ты хочешь?

– Покончить со всем этим.

– Не понимаю. С чем именно ты намерен покончить?

– Вот только не изображай сцену. Тебе уже не двадцать. Какой бы фарс ты передо мною ни разыгрывала, сейчас этому наступит конец.

Голос у него такой же, как мне запомнился – низковатый, с хрипотцой, от которого во мне все взбудоражилось при первой нашей встрече. Но теперь в нем явно звучит презрение. Причем ко мне.

– Все, что между нами было, закончилось еще сорок лет назад, Энсон. В Париже.

– В самом деле?

У меня нет сил ответить. Я даже не могу нормально дышать. Мой взгляд фокусируется на маленьком шраме под его правым глазом. Раньше его не было. Еще один – под подбородком, с левой стороны. Тоже для меня новый. И еще один шрамик – почти у самых волос. Я вдруг понимаю, что стараюсь запомнить его лицо. Я создаю в памяти новый образ, чтобы наложить на прежний, который всегда носила с собой, – потом, когда он вновь уйдет из моей жизни. Вот только я не хочу помнить этого нового Энсона.

– Рори сказала, что летала в Сан-Франциско встретиться с тобой и что она сообщила тебе… обо всем.

– Сообщила. Должен признаться, это был для меня большой сюрприз. Не каждый день человек становится одновременно и отцом и дедушкой.

– Ты не сейчас вдруг стал отцом, Энсон. Ты был им уже сорок лет. И я к ее визиту не имею никакого отношения. Я вообще даже не знала… – Я резко себя обрываю, досадуя на то, что оправдываюсь перед ним. Чувствую, как снова начинают подступать рыдания, и стараюсь упрятать их поглубже. Я ни за что не стану плакать перед ним. – Покидая дом твоего отца, я считала, что ты погиб, что boche тебя расстреляли и закопали в лесу. И вдруг вчера я увидела тебя. Можешь себе представить, что я тогда испытала? И ты не просто стоял, а смотрел на меня свирепым взглядом! На меня! Как будто это я совершила что-то дурное. Тебе никогда не приходило в голову, что мне хотелось бы узнать, что ты живой? Что даже если ты не желал со мною быть, ты все равно обязан был для меня это сделать.

– Мне не приходило в голову, что тебе бы это было интересно.

Его ответ меня будто оглушает.

– Мы же с тобой собирались пожениться.

Он бросает на меня холодный взгляд и пожимает плечами:

– И что бы ты тогда сделала? Надо полагать, все бросила бы и помчалась обратно в Ньюпорт, чтобы нянчиться с человеком, который, вполне возможно, был навсегда прикован к инвалидному креслу?

«Да! – хочется мне закричать. – Да, именно это я бы и сделала! Я сделала бы, что угодно, лишь бы ты снова был со мной!»

Но теперь уже поздно для подобной мелодрамы. Отвернувшись, я прохожу к небольшому бару в углу гостиной и наливаю себе коньяк. «Живительная влага храбрости», – как называл его Мэдди. Как раз сейчас мне храбрость очень пригодится.