Я делаю паузу, ожидая, что он мне что-нибудь ответит, но Энсон лишь пристально смотрит на меня, стиснув кулаки. От его молчания болезненный спазм перехватывает мое горло.
– Тогда мне казалось совершенно немыслимым то, что ты – его сын. Но теперь я вижу, что в тебе намного больше от него, чем мне представлялось. – Я проглатываю слезы, старась говорить ровным, решительным голосом. – Возможно, судьба нам
Видя, как напряглись его плечи, я понимаю, что задела Энсона за живое. И я этому рада. Некоторое время мы молча смотрим друг на друга в гневе и раздражении. Похоже, нам больше уже нечего сказать.
Энсон медленно поднимается, словно ему свело ногу.
– Я пойду.
Я киваю, уже не доверяя своему голосу. Я отчаянно хочу, чтобы он ушел, – и все же мысль о том, что он навсегда покидает мою жизнь, наполняет меня невыносимой горечью и мукой.
Он направляется было к двери, потом вдруг оборачивается.
– Да, чуть не забыл, – говорит он и сует руку в карман. – То, зачем я, собственно, пришел.
Мгновение пошарив пальцами в пиджаке, он вынимает уже сомкнутый кулак, потом вытягивает мою руку из кармана. Сначала я пытаюсь сопротивляться, но тут же вижу на своей, обтянутой перчаткой, ладони собравшуюся лужицей нитку гранатовых бусин – мамины четки.
В горле застревает всхлип, готовый превратиться в рыдания. Я вспоминаю тот момент, когда отдала их ему. И обещание, данное той ночью, когда была зачата наша дочь. Я поднимаю глаза, всматриваясь в лицо Энсона.
– Ты их сохранил?
– Я же обещал, что верну их тебе. Вот, вернул. Теперь все кончено.
От бесповоротности его слов меня словно окатывает ледяной водой, и я внезапно понимаю,
– Подожди здесь, – хрипло говорю я. – У меня тоже есть кое-что для тебя.
Когда я возвращаюсь, Энсон стоит возле дивана, перелистывая фотоальбом, который мне оставила Рори. Я резко вырываю у него из рук альбом.
– Я предпочла бы, чтобы ты этого не трогал.
– Они обе так похожи на Тию…
На мгновение в его лице проступает та нежность, что была свойственна прежнему Энсону, которого я когда-то знала.