Сдерживая тяжелое дыхание, я вытерла навернувшуюся слезу. Мне было все равно, что он носил немецкую форму и сражался на другой стороне. Человек, которого я знала и любила, не был моим врагом, и я хотела, чтобы он выжил в этой войне.

Я вдруг вспомнила один из наших дней в Берлине… Летом – перед тем как Германия вторглась в Польшу. Это был туманный воскресный полдень. Взяв корзинку для пикника, одеяло и бутылку вина, мы с Людвигом пошли в Тиргартен[15], где растянулись в тени гигантского каштана, расслабленные и счастливые.

– Надеюсь, ты знаешь, как сильно я тебя люблю, – сказал он, нежно поглаживая меня по спине, между лопатками. – И что я готов ради тебя на все.

– На все? – Я дразняще ему улыбнулась. Приподнялась на локте, чувствуя разгорающееся в теле желание, и провела кончиком пальца по его мягким, красивым губам.

– Да. – Он перехватил мою руку и прижался к ней губами. – Я серьезно, Эйприл. Люблю тебя больше жизни. Я умру за тебя.

Его слова тронули мое сердце – и согнали с губ дразнящую улыбку.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет. Я хочу, чтобы ты жил долго-долго – и мы состарились вместе.

Он притянул меня к себе и впился в мои губы пронзительным, трогательным поцелуем.

Воспоминание улетучилось – я снова лежала на неудобной койке на конспиративной квартире. Я в гневе зажмурилась. Ни на что он ради меня готов не был. Выбрал долг перед своей страной и своим презренным фюрером – долг, а не нашу любовь – и отослал меня прочь, в Англию.

И куда нас это привело? Суждено ли нам теперь состариться вместе? Наша былая любовь растворилась, стала недосягаемой.

И все же… несмотря на жар пылающей во мне обиды, я молилась, чтобы с ним все было в порядке: «Пожалуйста, Боже. Пусть он будет жив. И, прошу, дозволь мне снова его увидеть».

Глава 27

Глава 27

Июль 1944 года

Во Франции за прослушивание по радио британских новостей немедленно арестовывали. Поэтому мы замаскировали приемник под маленький шкафчик для специй и поставили его на кухонную полку в нашей конспиративной квартире.

Каждый вечер мы с Арманом и Дейдрой слушали новости о союзной армии, которая неотвратимо продвигалась вглубь Франции, о тысячах новых агентов и припасах, которыми нас осыпало Управление. Мы получали и зашифрованные личные сообщения, которые предназначались только для нас и других разведчиков. Если диктор говорил: «Козье молоко в воскресенье зеленое» или «Бабушкина подушка выпала из окна», – мы понимали, что грядет поставка, и приступали к организации приема.

С другой стороны, после подрыва моста недели ползли медленно, словно продирались сквозь туман. В некоторые дни не происходило ровным счетом ничего, и мы с Дейдрой бесцельно слонялись по местным кафе и подслушивали чужие разговоры в надежде разжиться полезными для нашего дела или просто интересными сведениями. Другие дни полнились всепоглощающим ужасом – когда я проносила документы и пленки через нацистские контрольно-пропускные пункты или садилась в поезд, заполненный офицерами гестапо, чтобы добраться до места встречи с другим агентом и передать ему сообщение.