Педро сглатывает.

– Сеньор?

– Ты действительно серьезно относишься к «Сахару»? Или вся эта история с девушкой Рамирес – твой способ привлечь к себе внимание после того, как я не согласился с твоими идеями?

Педро выпрямляется.

– Дедушка, я не малыш, закатывающий истерику. Как я уже сказал, я уважаю твою кухню, но желание что-то изменить в «Сахаре», поступить в кулинарную школу или участвовать в конкурсе вместе с Лари – это не оскорбление тебя или традиций нашей семьи. Когда мы поссорились в апреле, я не хотел проявить неуважение, говоря, что не хочу застрять в «Сахаре» как в прошлом. Я просто хочу узнать больше, и, возможно, со временем ты поймешь, что я забочусь о «Сахаре» так же, как… что я забочусь так же, как Габ- риэль.

Я слышу тихий вздох, который мама пытается подавить при упоминании папы.

– Что ты сказал? – спрашивает его сеу Ромарио, делая шаг ближе, словно бросая вызов.

Педро не отступает.

– Я знаю, что ты уважал планы Габриэля в отношении «Сахара». И я понимаю, что, возможно, ты пытаешься сохранить «Сахар» таким же, каким его оставил он, чтобы почтить его память. Но я обещаю, что не перейду твои границы.

Сеу Ромарио начинает говорить, но его голос срывается, в глазах блестят слезы. Мама, кажется, опешила, и он поворачивается к ней.

– Элис, я так сожалею о той ночи, когда Габриэль пришел умолять меня выслушать его. Я должен был прислушаться. Я должен был поддержать его. Поддержать вас обоих.

Я обнимаю маму за плечи. Все ее тело дрожит, поэтому я сжимаю ее крепче.

– Все эти годы вы так ничего и не сказали, – говорит мама, ее слова вырываются как вздох. – Я все ждала и ждала, а вы так ничего и не сказали.

– Габриэль был мне как сын. Родной сын. – Он смотрит на Педро и на меня. – В наших семьях слишком много ненависти и непонимания, но эти дети – глоток свежего воздуха в старой вражде. Идите и участвуйте в конкурсе. Сегодня наши пекарни снова вместе, как и должно было быть всегда. Как и надеялся Габриэль. – Он поворачивается, чтобы посмотреть на маму и донью Эулалию. – Вы позволите это? Эулалия? Элис?

Может быть, это мое воображение, но что-то в решимости доньи Эулалии немного тает.

– Позволю, – говорит она.

Но мама все еще колеблется. Я делаю шаг ближе.

– Мама, пожалуйста. Позволь мне сделать это. Мне нужно твое благословение.

Мама кивает, но в ее глазах – противоречие. И я обнимаю ее.

– Я буду бороться, чтобы спасти наш дом, – шепчу я ей на ухо.