— Это не игра для меня.

Сердце грохочет как молот. Он говорит… о чувствах?

Он качает головой и разглаживает скатерть со своей стороны, будто прочел мои мысли.

— Я о контракте. Мне он нужен.

Плечи у меня опускаются. То ли с облегчением, то ли от разочарования — не пойму.

— Но ведь чтобы получить его, нужно играть, так? — в его голосе слышна горечь, движения становятся резкими. С тяжелым вздохом он опускает ладони на стол, склоняет голову. — Мне он правда очень нужен.

Я закусываю щеку изнутри, беру стопку тарелок с тележки, подхожу к его стороне стола и протягиваю половину.

— Ради Кэсси?

Он берет тарелки, не встречаясь со мной взглядом.

— Ради Кэсси.

Совесть давит все сильнее, пока я раскладываю фарфор по местам. Я прекрасно понимаю, что мои желания стоят на пути у чего-то гораздо более важного для него. Он ведь знает, что это ничего личного. У меня нет ничего против нее. Или против него.

— Она очаровательная. Мне понравилась.

— Очаровательная не то слово, — хмыкает он. — Но она та еще нарушительница покоя.

— Ты о ней заботишься.

— Она называет это «сюсюканьем».

Мы заканчиваем с тарелками и переходим к приборам. Я прикусываю губу, колеблясь, прежде чем задать вопрос, который, возможно, заденет за живое.

— Ты упоминал, что Кэсси не здорова. Что не хотел, чтобы она работала из-за ее состояния. Это что-то хроническое?

Он не отвечает сразу, но, когда говорит, в его голосе появляется тяжесть.

— У нее дегенеративное заболевание, которое врачи до сих пор не могут до конца понять. У нее слабый иммунитет. Такой же, как у Лидии.

— Это твоя мама?