– Если я узнаю, кто принес котенка, то раскрою, кто этот Гудвин. И если это не Иван Сергеевич, то буду спать гораздо спокойнее.

Ершов смотрел не мигая. Мыслительный процесс, как и положено математику, у него происходил быстро, поэтому, когда он сказал: «Я понял», – уточнять, что именно, я не стала.

– А если спросить у него про котенка прямо?

– У кого? У Ивана Сергеевича? Да я к нему сейчас на пушечный выстрел не могу подойти. Я знаю, прости, это глупо. Рома тоже сказал, что глупо, но ты же сам говорил, что в интуитивной динамике выстраивается вероятность событий. И что мои приступы оттого, что организм устал держать в себе страх.

Подавшись вперед, он взял обе мои руки в свои.

– Бояться не нужно. Нечего бояться. Это как с полуразрушенным домом: выглядит устрашающе, но он пустой и неопасный. Тогда я тебя нарочно запугивал, но то были просто слова. Скажи, этот Гудвин угрожает тебе?

– Нет.

– Тогда что в этом удивительного? У тебя тысяча поклонников.

– Все, ладно. Забудь! Извини. – Мне стало неловко. Действительно, подозрения мои звучали глупо, а страхи были неоправданны. Об этом же сказал и Рома, а Ершов только подтвердил. – Нет никакой тысячи поклонников. Один Мартов за всех.

– Если бы мне писала таинственная девчонка, я был бы счастлив! – Выпустив мои руки, Кеша засмеялся и придвинул к себе тарелку с остывающими рисом и курицей. – Я представлял бы, что она прекрасна, как юная Моника Беллуччи, и поставил бы условие, что буду отвечать ей, только если она станет обращаться ко мне «мой господин».

– Какие же у тебя абьюзерские замашки, Ершов!

– А я этого не скрываю.

– Не завидую твоей девушке.

– Какой девушке?

– Той, которая у тебя будет.

– Которой из них?

– Ха-ха-ха! – Я показала ему язык, а потом меня вдруг кольнуло. – Почему ты сказал про Монику Беллуччи?

– Не знаю. Просто. Она же была красивая. Мой отец ее фанат.

– Ладно. – Я резко выпрямилась, резинка свалилась на пол, и волосы рассыпались по плечам. – А кто красивее – я или Моника Беллуччи?

Ершов замер с вилкой у рта и медленно повернулся.