– Чай почти всегда помогает, Сара так говорила, – пробормотала Мартиник.

– Спасибо, – без всякой интонации ответила Шарлотта, взяв у нее чашку.

Некоторое время они молча сидели у стола и пили чай со вкусом лимона и бергамота, пока Шарлотта не собралась с силами, чтобы начать свой рассказ. Крепко сжав губы, она облокотилась о стол и посмотрела Мартиник в глаза.

– Много ли тебе известно о жизни Сары до того, как ты начала здесь работать?

Мартиник помешала ложкой чай.

– Не то чтобы очень. Сара всегда была очень скрытной. – Мартиник оценивающе посмотрела на Шарлотту. – Я знаю, что она пришла сюда работать в начале восьмидесятых, и то ли в тысяча девятьсот девяносто втором, то ли в тысяча девятьсот девяносто третьем купила дом, когда предыдущая владелица вышла на пенсию.

– И у нее никогда не было мужчины?

Мартиник покачала головой.

– Насколько мне известно, нет. Всю свою жизнь она посвятила «Риверсайду». Иногда казалось, будто… – Мартиник внезапно умолкла.

– Будто что?

Мартиник оперлась подбородком на руку.

– Как будто пыталась искупить какую-то вину. Однажды я поинтересовалась, неужели она никогда не хотела завести семью, и тогда она ответила, что не заслуживает быть матерью.

Шарлотта обхватила чашку двумя руками. Судя по письму Кристине, которое она прочитала в свой первый вечер в «Риверсайде», Сара, казалось, хотела помириться с сестрой и просила прощения.

– И в чем же была ее вина?

Мартиник бросила на Шарлотту серьезный взгляд.

– Она мучилась угрызениями совести за то, что не помогла твоей матери, когда та забеременела тобой.

Шарлотта тяжело сглотнула.

– А она когда-нибудь говорила о человеке по имени Даниэль?

– Да, – ответила Мартиник, выдержав паузу. – Я знаю, кто такой Даниэль.

У Шарлотты широко раскрылись глаза.