Едва мы сошли с трапа, я принялся звонить в найденную Ксавьером лабораторию. Мы даже успели добраться до квартиры, но на мои бесчисленные звонки так никто и не отвечал. Протяжные гудки. Затем срабатывал автоответчик, что-то бормочущий на французском. Снова звоню.

— Laboratoires Médicaux, en quoi puis-je vous être utile? — вдруг раздался женский голос на другом конце трубки.

— Bonjour, — неуверенно начал я. — Do you… you speak English? Или по-немецки? — зачем-то добавил я. Голос извинился, сказал что-то, что я не смог понять и попросил говорить на французском. Из моей же головы разом вылетели все когда-либо выученные слова, фразы. И я, переключив телефон на громкую связь, посмотрел на Ксавьера, но он только развёл руками. — Жё… жё вудрэ парле а… Как её имя? — прошептал я Ксавьеру, который уже разворачивал листок.

— Жюльет, — подсказал он.

— … а Жюльет Лефевр, силь ву пле.

— Qui est à l’appareil? — спрашивает женщина, но представиться на французском для меня непосильная задача. В памяти почему-то тут же всплыл образ смуглого парнишки, что так рьяно пытался пробраться в зал с манускриптами. Вторя его отчаянной интонации, я опять попросил пригласить к телефону мадам Лефевр. Объяснить истинную или ложную причину звонка мне не позволяли мои же скупые знания языка.

— It’s very important. Се трэ им-пор-тант, — надеясь на интернациональность слова и чеканя слоги, постарался я звучать настолько серьёзно, насколько вообще был способен. — Как сказать «дочь»? — оборачиваюсь к Ксавьеру, и он уже гуглит слово.

— «Fille», — светится на экране его телефона, и я коряво объясняю на каком-то франко-английском, что это касается дочери Жюльет.

— Danièle? — уточняет женщина. — Qui êtes vous? — понимаю, что она спрашивает, кто я такой.

— Да! Yes! Oui! — кричу на всех трёх языках, ненамеренно упуская из вида её вопрос, оттого что понимаю — я попал в цель.

— Elle n’est pas la pour le moment. — «В данный момент не тут», — сумбурно переводит мозг. Пробуждая все забытые со школьных времён слова, я спрашиваю, находится ли Дэниэль в Монреале. Женщина отвечает утвердительно. Я прошу её дать номер Эли или её матери, но на этот раз звучит категоричное «non» и просьба перезвонить позже.

— Браво! — саркастично произносит Ксавьер, хлопая в ладоши. — Ты бы что ли хоть текст накидал прежде чем звонить.

Но мне уже было всё равно. Главное — я узнал, где Эли. В последний раз я видел её двенадцатого ноября, сейчас же — четырнадцатое декабря. Пять мучительно долгих недель тянулось моё болезненное состояние опустошения, и, вроде бы, ничего существенно не изменилось — я по-прежнему один, однако осознание того, что теперь я точно знал место нахождения Эли, расползалось по телу тёплой волной эйфории, окрашивающей черные мысли радужными цветами. На секунду мне даже показалось, что ничего вообще не было: ни расставания, ни моего безумства. Но лишь на секунду. Хлопнувший входной дверью Ксавьер отъехал «по делам», и я, оставшись наедине со своими проснувшимися мыслями, стал представлять полёт, прилёт, лабораторию, встречу с Эли. Стал прокручивать в голове возможные вопросы, а вот её ответы звучали совсем неубедительно, несмотря на все мои новорождённые гипотезы. Пусть я в тысячный раз предстану идиотом перед собственным рассудком, но я наотрез отказываюсь верить в то, что причиной нашего разрыва стали охладевшие ко мне чувства. Что-то, точнее — странные предостережения, странная боязнь вступать в отношения, правила, всё это подсказывало — за ними крылся какой-то её страх. Но какой? Чего именно я бы не смог понять? принять?