— На родине-то я Гджергдж, но тут моё имя точно скороговорка. — Опять закатился он. — А вы почему коротаете вечер в одиночестве?

«Перхая в моей машине», — хотелось добавить. Но я понимал, почему он мирился с больным пассажиром, сидящим рядом с собой и распространяющим бациллы по всему салону. Я промолчал. Не говорить же, что мы наматываем километры только потому, что я наивно надеюсь найти в потоке этих радостных лиц какую-то там Эли.

В номер я вернулся уже за полночь. Спать не хотелось, зато проснулся аппетит. Я заказал еды и взялся за написание текстов. Потом мне снова стало дурно, и вместо текста я написал предсмертную записку, которую утром смыл в унитаз.

За окном светило яркое полуденное солнце. И не снежинки. Мне бы не помешало провести несколько дней в постели, но мысль о том, что Эли может быть в Париже, сводила с ума и выгоняла прочь из отеля. Есть я не хотел, но заставил себя. Потом вызвал очередное такси и опять стал мотать километры и проматывать евро. Сегодня таксист был из «коренных», по-английски он говорил плохо, что меня, несомненно, порадовало. Два часа спустя его сменила другая машина. А через три часа у меня самого начала кружиться голова, тошнило от выхлопных газов городских пробок и приторного мятно-лимонного ароматизатора, висевшего на зеркале перед носом. И я попросил отвезти меня обратно в отель. Опять возвращаюсь ни с чем.

А потом наступила среда и холода. Пошёл снег. Моя болезнь не проходила, однако я добросовестно соблюдал здоровый режим питания. Во всяком случае, старался.

К пятнице мой летний гонорар закончился: я оплатил выставленный детективным агентством счёт, а на свои «катания на такси» спустил сумму, верно, равную стоимости билета на самолёт до Берлина. Однако я убедился в том, что Эли не в Канаде. Последнему таксисту, к слову, удалось меня разговорить и выпытать, почему я провожу дни, рассекая улицы Парижа. Это был очень толстый пожилой француз, едва влезающий в водительское кресло. Со своей седой бородкой, похож он был на Санта Клауса, оттого, возможно, мне и захотелось с ним поделиться. А затем он дал дельный совет — воспользоваться услугами общественного транспорта, где поток людей увеличил бы шансы случайно столкнуться с Эли. Это ведь хороший совет? Или я пребываю в бредовом состоянии?

Температура не поднималась с вечера вторника, но вот кашель усугубился, из раздирающего сухого став влажным. Том и Ксавьер звонили на протяжении всех этих дней, будто бы распределив обязанности по времени суток: Том — утром, Сави — вечером. Они не спрашивали, чем я занимаюсь, раз не нашёл Эли по присланному Майером адресу, они просто говорили о работе: Том — о жизни нашей студии, Ксавьер — о начинающих улаживаться делах GUN Records. Я же предпринял ещё несколько попыток поговорить с Жюльет. Всё впустую. «Её нет на месте», — только и звучало на другом конце телефонной линии. Один раз трубку подняла сама Жюльет, я узнал её ровный тихий голос, но когда она поняла, кто её спрашивал, связь тут же прервалась. Я перезвонил. Но ответил уже кто-то другой, сказав, что я ошибся, со мной говорила не мадам Лефевр.